В конце этой телеграммы Бур пишет, что им руководит убежденность в том, что «если бы наши отряды, впрочем на восточных окраинах малочисленные и слабые, не проявили себя в борьбе с Германией, то Советы могли бы заявить, что на этих землях нет ничего польского, а наши скрытые вооруженные действия приписали бы советским партизанам или отрядам ППР».
Решение Бура, касающееся демонстративного выступления Армии Крайовой, получило одобрение Миколайчика, тогдашнего премьера польского эмигрантского правительства. Ибо эти политики, впрочем не они одни, рассчитывали, что такой шаг вынудит СССР признать польскую власть на территории восточнее Буга или представит союзникам доказательства враждебного отношения Советского правительства к Армии Крайовой, а тем самым и к польскому эмигрантскому правительству. Следовательно, цели операции «Буря» были однозначны. Борьба Армии Крайовой с гитлеровскими захватчиками должна была стать только демонстрацией, ибо этого требовали дипломатические интересы союзников и чисто политические престижные интересы по отношению к угнетенному польскому народу. Ведь еще недавно, 14 октября 1943 года, выступая на заседании Общепольского политического представительства, Бур открыто заявил: «Мы должны быть готовы дать вооруженный отпор советским войскам, вступающим в Польшу…»
В середине января, когда передовые советские отряды вступили на территорию Волыни, из оккупированного Ковеля в мазурские леса вышли отряды новой, 27-й Волынской дивизии Армии Крайовой, а осажденные отрядами УПА деревни и небольшие города в основном остались без мужчин, способных их оборонять. Именно они должны были реализовать ближайшие задачи политики эмигрантского правительства, одной из которых было проведение операции «Буря». Большинство рядовых бойцов Армии Крайовой ничего об этом не знали. Они брались за оружие, чтобы наконец сразиться с гитлеровскими оккупантами. Только немногие аковцы знали, какова основная цель вновь поставленных под ружье отрядов и частей Армии Крайовой: военная демонстрация перед вступающими в Польшу войсками Советской Армии, борьба Лондонского правительства за польские границы до 1939 года, а главное — сохранение политического содержания этого государства и его классовой сущности.
В партизанских отрядах Армии Крайовой, где люди не знали истинных целей борьбы, с каждым днем росла активность рядовых бойцов, которые рвались в бой с фашистами, хотя приказы главного командования Армии Крайовой все еще были сдерживающими. Нелегко уже было остановить боевой порыв тех, для кого борьба давно стала смыслом жизни и которых так долго заставляли ждать, сдерживая приказами конспиративных центров. А о том, что и эти приказы, и более поздние действия эмигрантского руководства били по самым жизненным интересам польского народа, а следовательно, и интересам тех преданных родине партизан Армии Крайовой, они узнали позже…
* * *Командир 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Крайовой, получив от капитана Жеготы отчет о ходе переговоров с советским командованием, немедленно приступил к выполнению задачи.
19-20 марта ударом батальонов «Треск» и «Седой», поддержанных огнем советского артдивизиона, были заняты железнодорожная станция и местность Тужиск на реке Турья. Было взято много оружия и боеприпасов.
После успешного боя настроение у бойцов дивизии было приподнятое. Радовались победе над противником, имеющим во много раз больше сил. Спустя два дня усиленный батальон «Гзымс» начал бои за Туропин, ибо захват этого населенного пункта позволял прервать железнодорожное сообщение между Ковелём и Владимиром.
А между тем последствия первого значительного успеха партизанской дивизии Армии Крайовой, достигнутого во взаимодействии с фронтовыми частями Советской Армии, оказались более серьезными, чем предполагалось первоначально.
Штаб дивизии передал главному командованию Армии Крайовой донесение о боях, которые в значительной мере мобилизовали людей на борьбу с оккупантами. Командование дивизии уверяло, что совместно с советскими частями можно успешно бить врага, не подвергая себя значительным потерям.