— Мы уже имели возможность убедиться, — оборвал Модель. — Не так давно, двадцать первого мая, они показали свою храбрость. Это ведь по группировке полицейских и местных формирований проехался какой-то отряд аковцев и большевиков… {10} Поэтому не будем преувеличивать наши силы. Прошу передать генералу Хенике, что он может рассчитывать на две фронтовые дивизии из группы армий «Северная Украина» при условии включения в операцию «Штурмвинд» территории Сольской пущи. Я заинтересован в быстром восстановлении спокойствия и нормального железнодорожного и автомобильного движения в тылу наших войск. Впрочем, это распоряжение фюрера, он лично передал его мне в Бергхофе… Необходимо также считаться с возможным летним наступлением большевиков. Но не на нашем направлении, — добавил Модель, заметив беспокойство в усталых глазах генерала. — Кроме того, нельзя недооценивать противника. Операция «Штурмвинд» должна свернуть шею всем этим группировкам… Не должен повториться позорный котел вокруг шацких лесов. Это, господин генерал, вопрос не только ликвидации дивизии Армии Крайовой и большевистских фронтовых и партизанских частей! Не дай бог, чтобы эта дивизия соединилась с берлинговцами… Тогда придется оправдываться перед самим фюрером.
— Я думаю, до этого не дойдет, — заверил генерал, вынимая из папки лист бумаги, исписанный мелким почерком. — Эта дивизия, за исключением группировки, о которой я уже докладывал, двигается сейчас в сторону Буга.
— В сторону Буга? Не на Припять? Это действительно интересно! — Модель был явно заинтересован.
— Да. В сторону Буга, пожалуй, на Влодаву… Именно сегодня удалось расшифровать радиограмму главного командования Армии Крайовой от 22 мая, адресованную этой дивизии.
— Что в этой радиограмме?
— Их главное командование приказало двигаться не в сторону фронта, чтобы пробиться к большевикам, а как раз наоборот, чтобы дивизия оказалась на территории генерал-губернаторства.
— Прекрасно! Таким образом, в Лондоне не хотят братания этой дивизии с большевиками. Это подтверждает обергруппенфюрер СС Коппе, утверждающий, что в соответствии с директивами, полученными из Лондона, польская повстанческая армия сейчас должна быть в боевой готовности, так как ее час еще не наступил. Это вытекает из их принципа подхода к восстанию {11}. Хорошее известие! Прошу передать ее Jc {12} и диверсионным органам, а также подготовить телеграммы доктору Геббельсу и в ставку. Я сам подпишу… — Фельдмаршал заметно повеселел. — Прошу вас, садитесь, — пригласил наконец он генерала сесть в кресло. — А может, сигару? Хорошие, «Вильгельм II», только что прислали из Голландии. Генерал кивнул головой.
— Я молюсь, — продолжал Модель, — чтобы в конце концов поляки сцепились между собой и с большевиками… Здесь, на Полесье, Волыни, Люблинщине… Это расчленило бы партизанские силы, а в армии Берлинга вызвало замешательство. Только бы поскорее, нам это значительно облегчит положение. В 1939 году поляки заняли однозначную позицию в борьбе с нами. Теперь дело обстоит иначе. Спасибо за это польским политикам в Лондоне. Те все еще придерживаются теории двух врагов… Это нам очень на руку, очень… Но к делу! Где находится группировка, о которой вы докладывали, что она действительно оторвалась от дивизии Армии Крайовой?
— Связь с ними оборвалась, когда они вошли в трясину. Наши разведчики сообщали в последнем донесении, что к отряду Армии Крайовой присоединилась группа большевистских партизан некоего Иванова, насчитывающая свыше ста пятидесяти человек… Сейчас связь отсутствует. Возможно, испортилась радиостанция?
— Думаю, связь уже не восстановишь. Этот сброд, как вы их называете, умеет кусаться! Это люди отчаянные. Не дай бог, чтобы они вышли из тех болот и добрались до Припяти. Тогда они нас атакуют, а русские с той стороны помогут им артиллерией или, что еще хуже, могут пойти на прорыв фронта в этом месте… Это надо иметь в виду. Что еще?
— Пришла шифровка из Берлина. В главном правлении безопасности рейха уже знают о разгроме тюрьмы в Билгорае {13}, там недовольны также переговорами коменданта гарнизона во Владимире с аковцами.
— Он ведь благодаря обмену получил семьдесят два наших пленных {14}.
— Действительно, так, но при этом он освободил более сорока заключенных поляков.
— Господин генерал! Перед лицом опасности, какую представляет для нас и поляков русская армия, этот поступок коменданта гарнизона во Владимире может иметь важное политическое значение… Кто знает, возможно, это склонит аковцев занять общие с нами позиции.