— Пропади ты, собачий сын, — проговорил сквозь стиснутые зубы офицер, ударяя гитлеровца прикладом винтовки.
Подхорунжий дышал тяжело, его легкие работали словно кузнечные мехи. Постепенно он успокоился. Чувствовал, что в висках перестало ломить, а глаза, в которых еще минуту назад мелькали какие-то цветные круги, теперь уже различают кусты, стоящего рядом поручника, вытянувшийся у ног труп врага.
— Если бы не вы, поручник… — шепнул он. Хотел сказать еще какие-то слова благодарности, но у него пересохло в горле, а во рту на зубах хрустел песок.
— Пей! — Заремба что-то подал ему. — Сейчас у тебя пройдет… Ну, глотай. Чай с ромом. Я попробовал. Забрал у фрица, ему уже не нужен…
Фляжка дрожала в руке. Жидкость была терпкой. Отпив глоток, он почувствовал блаженное тепло.
— Сильный ты парень, Лешек!
Тот оторвал фляжку от губ. Было желание потянуть еще, но он овладел собой и закрутил металлическую пробку. Знал, эта жидкость им еще пригодится.
— Держался молодцом, — добавил Заремба.
— Должен был, ведь иначе… — Лешек все еще с трудом подбирал слова. Он чувствовал дрожь в коленях.
Заремба понимал состояние молодого человека. Здоровой рукой он взял его за плечо, потянул на землю, прижал к себе. Сидели молча, прислушиваясь к залпам орудий, которые разносились эхом, ветерок, шелестевший в листьях кустов, освежал их вспотевшие лица.
— Пойду за досками.
— Хорошо, Лешек!
Днем они заметили несколько досок, лежащих на берегу реки. У него уже был план, как их использовать. Выбрав две широкие, в рост человека доски, он связал их поясами гитлеровцев.
— Русские дадут нам все, что нужно солдату, — сказал Заремба, оставляя в кустах обмундирование и оружие, чтобы не мешали при переправе.
Ракеты, опускаясь вниз, играли цветами радуги на глади реки, куда направились Лешек и Заремба. Подхорунжий нес доски. Вошли в реку, вода была холодная.
— Эх, если бы только… — Заремба не докончил. Подхорунжий обхватил его за талию. Вместе с досками опять укрылись в кустах. Острый партизанский слух и на этот раз не обманул их.
Четыре человека приближались со стороны реки, громко разговаривая. Прошли мимо, но примерно через полтора десятка метров остановились, немного постояли, о чем-то споря, и легли на землю.
— Холера! — забеспокоился Заремба. — Вдруг они захотят здесь лежать до утра?
— Подождем. Другого выбора нет, — наклоняясь к уху офицера, прошептал подхорунжий. — Эх, если бы была граната… Один бросок — и…
Сидели неподвижно. Им оставалось только пассивно ждать и надеяться, что гитлеровцы долго лежать не будут. Пригодился им теперь чай с ромом. Лешек и Заремба внимательно следили друг за другом, чтобы неосмотрительным движением не выдать себя.
От земли тянуло холодом. В районе Волыни и Полесья даже летней ночью можно замерзнуть. Здесь каждое утро все вокруг покрывает холодный туман. Партизаны сидели почти голые, скорчившись, стуча зубами. Колени дрожали. И когда им уже казалось, что они не вынесут дольше этого пронизывающего холода и бросятся на гитлеровцев, те встали, медленно отряхивая мундиры и брюки, размахивая руками, наконец забросили за плечи автоматы, пошли куда-то вниз к реке и исчезли во мраке.