Сильно волнуясь, Маринка толкнула калитку. А что, если она ошиблась в своих вычислениях, а что, если адресный стол дал адрес не того Игоря Милютина? Хотя год рождения совпадает. И день тоже… Если он не врал, конечно!
Между колодцем и яблоней, уже завязавшей зеленые плоды, молодая женщина в ситцевом халатике развешивала на веревке белье. В тени развесистой яблони стояла коляска, в ней белел сверток с ребенком.
«Сестра», – сразу же догадалась Маринка и отчего-то сразу испугалась усталого лица Игорешиной сестры.
– Вам кого? – спросила «сестра», обернувшись.
– Здравствуйте. – Девушка робко застыла посреди двора. – Я к Игореше…
– Нету его. На работе он. – Женщина закинула белый прямоугольник пеленки на веревку и прижала его прищепкой.
– А вы, наверное, его сестра? – не выдержала Маринка.
Женщина повернулась всем телом, так круто, что ожерелье из прищепок глухо брякнуло у нее на груди.
– Вот еще, сестра… Жена я ему! А вон его чадо в коляске сопит. Как детей строгать, так он первый, а как воспитывать их…
«Нет, это не его жена, этого не может быть!» Маринка сделала шаг назад, к калитке. В адресном столе, конечно, ошиблись! Они вечно ошибаются…
За спиной стукнула щеколда калитки. Захрустели по гравию дорожки чьи-то шаги, но вдруг испуганно застыли на полдороге, попятились.
Маринка оглянулась. На нее затравленно блестел глазами Игореша.
Девушка бросилась мимо него к калитке и выбежала на улицу, спотыкаясь на неровном асфальте. Игореша не стал ее догонять. Ему предстоял очень неприятный разговор с суровой и скорой на расправу супругой.
Глава 6
– У меня болит голова, я больше не могу.
– В каком месте концентрируется боль?
– В затылке, в висках… Везде! Я больше не могу!
– Очень богатый соматик… Это очень хорошо, это значит, мы подобрались к очень важному эпизоду. Поработаем над ним. Картинка есть?
– Глаза слепит, солнце… Ой, холодно-то как! (Студентка ежится.) Очень холодно! (Жалобно стонет.) Одна искра – и все… Гостей созвала, хотела праздник отпраздновать…
– Что вы видите?
– Кусок красной тряпки. С синими разлапистыми цветами.
– Что это?
– Это – моя мать.
– Очень интересно, пройдем этот момент еще раз… Один, два, три, четыре, пять…
Зимой пришли сорокаградусные морозы – долгие, неотступчивые, трескучие. Маринка вернулась из роддома в общежитие и испугалась – застудится ребенок!
Девчонки обступили сверток на кровати, курлыкали взволнованно и восхищенно.
– Что делать будешь? – спросила опытная Лика, морщась от детского писка.
– К матери поеду, – ответила Маринка и растерянно вздохнула: а что делать-то?
Она уже придумала, что соврет родным: муж Игореша проходил производственную практику на стройке и на него упала бетонная плита с подъемного крана – байка, весьма достойная лживого Игореши…
Поверит мать или не поверит – не важно. Кроме как в Мурмыш, ей, Маринке, возвращаться некуда…
Однако врать не потребовалось… К сожалению? Или к счастью?
Ранним морозным утром Маринка вышла из электрички, заботливо кутая кнопочный носик сына от ледяного воздуха. Перебросила сумку с пожитками через плечо, заскрипела снегом по тропинке прочь от станции.
Миновала дом цыганского барона, бросила беглый взгляд на строящийся особняк Расула.
Было так холодно, что даже мурмышским собакам, славным своей брехливостью на всю округу, неохота было вылезать из будки и пугать прохожих. Закуржавленные деревья голубели на фоне розоватого рассвета, на пронзительно густой эмали небосвода неохотно гасли хрустальные игольчатые звезды.
Маринка шла по улице с онемелыми от тяжести руками. Миновала дом Лидии Ивановны. А вот и барак тети Глаши, соседки, ее знатный фикус на окне за кружевной морозной вязью. А вот и родной дом…
Вдруг она недоуменно остановилась. Переложила сына с руки на руку. На секунду ей показалось, что она ошиблась улицей… Но как можно ошибиться улицей, если их в поселке всего три?
Маринка глядела и не верила собственным глазам: на месте родного барака чернела глубокая яма с полуобвалившимися краями.
Мир в глазах постепенно темнел, будто над поселком после рассвета, противно всем законам природы, стали внезапно сгущаться сумерки… Девушка медленно осела на припорошенный золой, серый с черными подпалинами снег…
– На самый Новый год это случилось, – поведала баба Глаша (по своему обыкновению, она дежурила у окна), уводя полуобморочную соседку в свой дом. – Морозы стояли страшенные… Верка детей к бабке в Осиповку отвезла, а сама думала гульнуть хорошенько. Гостей назвала… У нее же рождение было перед самым Новым годом, сороковник стукнул… Расул ей новый халат подарил, помирились, стало быть…
Бабка Глаша не торопилась с рассказом, получая от повествования искреннее удовольствие.
– Говорили Верке – чини колонку! А она все отнекивалась… Вот и некает теперь на небе…. Прости, Господи, меня, грешную! – Соседка привычно перекрестилась. – В морозы форточку не больно-то откроешь, вот она дом и закупорила, как консерву. А потом, видать, одна искра – и все полыхнуло. Даже на соседней улице стекла повыбивало. Шуруповым еще повезло. Петька с детишками на праздники в Самару уехал, к родичам, только поэтому живы остались. Имущество все, конечно, ухнуло, но зато хоть сами целы…
Маринка потерянно смотрела в окно, опустив руки. Ей казалось, что среди щепок и обугленного дерева видны припорошенные пеплом ее детские игрушки…
– От Верки только кусок халата и нашли, его и похоронили… А Ленка с Валькой сейчас у бабки твоей. На похороны приезжали, а потом опять в деревню вернулись – жить-то где-то надо… Ох, сиротинки они, бедные, – завыла бабка Глаша, привычно утирая слезы.