– Один, два, три, четыре, пять…
Маринка помнила только, что Лика стоит на Тверской возле Центрального телеграфа. Где находится эта улица и что она собой представляет, девушка не знала. Она думала, это что-то вроде улицы в Мурмыше, широкой и пустынной, той, что ведет от дома цыганского барона прямо к станционным кассам, и надеялась быстро отыскать подругу.
Она добралась на метро до «Охотного Ряда», выбралась на поверхность – застыла ослепленная! Вот они, рубиновые кремлевские звезды, зубчатые кирпичные стены, точно сошли прямо с обложки школьного учебника по истории. Вот она, Спасская башня, которую под Новый год показывают по телевизору! А сколько огней, сколько магазинов, сколько машин, сколько хорошо одетых людей! Даже в Самаре, кажется, не встретишь такого великолепия.
И девушке на миг показалось, что и вправду Москва – это город, битком набитый деньгами. И что деньги здесь валяются на улице, только нагнись да подними! И она, Маринка, конечно, не преминет воспользоваться случаем, раз уж она здесь.
Первые несколько минут девушка только изумленно крутила головой, ослепленная гирляндами огней, великолепием витрин, красотой вывесок, роскошными нарядами за стеклом, сладкими названиями известнейших парфюмерных фирм, звучавших дивной музыкой: «Эсти Лаудер», «Шанель», «Живанши»…
В Мурмыше еще лежит снег, двухметровые сугробы укутали бараки по самую крышу пуховой периной, а здесь на тротуаре ни снежинки, ни порошинки – чистота, красота!
К тротуару подъехала длинная блестящая машина, из нее выпорхнуло небесное создание, закутанное в душистые меха. Маринка восхищенно уставилась на рыжеволосую красавицу, которая, цокая острыми каблучками, скрылась в вертящихся дверях благоуханного магазина…
Кто это? Известная артистка? Кинозвезда? Певица? А вдруг это Лика? Вдруг это ее рыжие волосы на долю секунды вспыхнули в вечерней мгле, ослепив провинциальную разиню у дверей шикарного бутика? Маринка застыла, зачарованная.
Но через несколько минут рыжеволосая в мехах выпорхнула из дверей с ворохом покупок и быстро юркнула в сухое автомобильное тепло. Машина тронулась. Это была не Лика.
Цифры часов на здании Центрального телеграфа показывали уже половину десятого. Пора было торопиться, ведь близилась холодная ночь, а Маринка еще не отыскала подругу. Свою сумку с нехитрыми пожитками она оставила в камере хранения на Казанском вокзале, лишь скрипнув зубами, когда кладовщик назвал причитающуюся за услуги сумму.
Однако чем дальше продвигалась Маринка по Тверской, тем сильнее ее охватывало отчаяние. Народу на улице по случаю позднего времени и дрянной погоды (дул пронизывающий северо-восточный ветер с колючей снежной крупой) было немного. Несколько пожилых, грубо раскрашенных женщин дефилировали вдоль тротуара, вожделенно устремляясь к тормозившим возле обочины машинам. Парни кавказского вида, одетые по неписаному стандарту в одинаковые кожаные куртки и спортивные штаны с гордой надписью «Адидас», с высокомерным хладнокровием надзирали за течением уличной жизни. Мимо скользили дорогие машины, в которых за тонированными стеклами угадывалось благополучие, деньги, счастье, наконец…
Маринка уже начала уставать. Постепенно ее затапливал страх перед холодной сгущавшейся ночью, перед неминуемым одиночеством в огромном, враждебном городе, перед безысходностью собственной судьбы…
– За эту плоскогрудую семьдесят? – услышала она мужской насмешливый бас за спиной. – Да на нее и чирика жалко!
– Да ты что! – возмутился в ответ визгливый женский голос. – Ножки вон какие стройные! Это тебе не кривоногая корова, которая только для дойки и сгодится. – Обширная тетка, та, что в числе прочих суетилась на тротуаре, расхваливала прелести своего товара. Именно к таким убедительным интонациям привыкла Маринка на рынке. – Не хочешь, так у меня еще есть… Оля, Света! Подойдите!
Блестящую обтекаемую машину, притормозившую в переулке, окружила стайка молоденьких девиц. По команде они выстроились в ряд, стараясь даже в скудном уличном освещении выглядеть заманчиво.
– Грудь хочу посмотреть! – капризничал клиент.
– Девочки! – скомандовала толстуха.
Девочки, хихикая и переговариваясь, принялись расстегивать одежду. Маринка оторопело глазела на этот удивительный спектакль.
Наконец привередливый клиент выбрал себе одну из барышень, втолкнул ее в машину и неторопливо выудил из кармана толстую «котлету» из странных зеленоватых купюр. «Доллары!» – догадалась Маринка. До сегодняшнего дня валюты она ни разу не видывала. Снедаемая любопытством, девушка слишком близко подошла к группке возле фонаря.
– Может быть, еще одну возьмете? – между тем предложила «мамочка», суетливо пряча полученные купюры где-то в необъятных глубинах своего тела. – Втроем вам будет очень, очень весело, мои пташки много чего умеют. И по-лесбийски, и восточные танцы… К тому же если пару брать, то выйдет дешевле.
Клиенту, очевидно, понравилась идея насчет лесбийской парочки. Он еще раз окинул привередливым взглядом предлагаемый товар, но, видно, он не произвел на него впечатления. Очень уж девушки были такие… Обыкновенные, что ли… Никакой изюминки – ширпотреб!
– А вот это твоя, белобрысая? – спросил господин, неожиданно ткнув пальцем с золотой печаткой в Маринку. Та испуганно шарахнулась в сторону.
– Это не моя, – озаботилась «мамочка». И добавила голосом, в котором исчезли кошачьи, мягкие интонации и обозначились невидимые коготки: – Ты чья, деточка? Ты знаешь, что это наша точка? Ты под кем работаешь? Мы здесь от Рифата стоим. А ты от кого?