Каждая листовка была отпечатана на пишущей машинке Франеком Кломбоцким — одним из комсомольцев шестой Борисовской школы.
Когда Соломатин сказал нам, что Франек — один из его помощников, мы были крайне удивлены, так как на второй день войны видели Франека в форме красноармейца. Говорили, что он сразу ушел на фронт.
И вдруг — Кломбоцкий в городе, да еще подпольщик. Поэтому, когда мы по приказу Андрея Константиновича пришли к нему домой на улицу Лейтенантскую, то сразу же спросили:
— Почему ты в городе, а не на фронте?
— Так уж получилось. Расскажу как-нибудь потом.
А вообще, хлопцы, фашистов можно бить и в тылу. А теперь за дело.
Франек открыл крышку погреба. Мы спустились и увидели там небольшой радиоприемник и пишущую машинку. Франек подал нам несколько пачек листовок.
— Сам печатал, — с гордостью сказал он. — Три дня и три ночи отстукивал. Даже спина и руки заболели. Но зато успел вовремя. Ведь завтра, друзья, большой праздник, 7 Ноября. Надо, чтобы люди знали, что Советская власть живет и никогда не погибнет. Пусть народ читает и радуется.
Мы совсем иначе смотрели теперь на давно знакомого нам Франека Кломбоцкого и удивлялись: как это раньше, до войны, мы не знали, что он такой решительный и мужественный. А встречались мы с ним часто: и в школе, где вместе учились, и в парке имени Максима Горького, и в кинотеатре «Люкс». Рос Франек без отца и, чтобы хоть немного помочь матери, еще школьником подрабатывал на пристани, разгружая баржи.
И вот Франек — подпольщик, помощник комиссара Соломатина. Это невольно вызывало к нему уважение.
— Франек, а можно нам приклеить несколько штук на дверях жандармерии и полиции? — спросил Мелик. — Пусть гады побесятся! Мы с Виталькой не забыли, как они нас избивали.
— Категорически запрещаю. Листовки в первую очередь должны читать люди, а не какие-то там жандармы и полицаи. Да и зачем напрасно рисковать.
Франек подробно рассказал нам, как лучше выполнить задание, и закончил свой инструктаж словами:
— Будьте осторожны, сбор у меня. Ну, ни пуха ни пера!
…Мелик и Виталик Запольский благополучно обошли комендатуру и никем не замеченные вышли на край базарной площади. Где-то здесь должен проходить военный патруль. Но сейчас никого не видно. Метрах в тридцати от них громадный стенд для объявлений и приказов. Но как к нему подобраться? Площадь вымощена булыжником, по ней тихо на пройдешь.
— Снимем ботинки, — шепчет Виталик и первым начинает развязывать шнурки.
Еще несколько минут — и ребята у стенда.
И вот уже листовки приклеены к доске, разложены на длинных прилавках.
А потом ребята уже без всякого страха расклеивали листовки на заборах, несколько штук забросили во двор офицерской столовой, а одну далее наклеили на борт немецкого грузовика, стоявшего недалеко от комендатуры.
— Жаль, что нельзя подбросить к жандармерии, — злился Мелик.
— Ничего, — успокаивал его Виталик, — доберемся и до неё. А приказ нарушать нельзя, дисциплина.
Утром гитлеровцы обратили внимание на то, что в различных местах города — на центральной улице, на базаре, у вокзала — люди собираются небольшими группами. Начальник полиции Кабаков, увидев одну из таких групп около центрального входа в парк имени М. Горького, подошел к воротам и чуть не обомлел: на заборе висела листовка, на которой четко выделялись слова: «Смерть фашистским оккупантам!»
Поднятые по тревоге полицаи и жандармы почти целый дань сдирали и соскабливали листовки. Но борисовчане их уже прочитали.
Это был подарок подпольщиков населению города в честь 24-й годовщины Великого Октября.
Поезда идут на запад
На дворе лютый холод, северный ветер бьет в лицо, кажется, пронизывает насквозь. От сорокаградусного мороза потрескивают деревья, а воробьи, осмелившиеся выбраться из гнезд в поисках корма, замерзают на лету и камнем падают на землю. В такое время люди редко выходят из дому, да и то укутавшись в теплую одежду. Гитлеровские солдаты и офицеры, непривычные к русским морозам, разжигают на улицах костры, многие из них обвязаны шерстяными платками, косынками и шарфами, награбленными у местных жителей.
А через станцию, из-под Москвы в Германию, беспрерывно мчатся эшелоны с ранеными и обмороженными фашистскими вояками. Остановится такой поезд на несколько минут около перрона, выгрузят из него умерших в дороге, и он сразу же устремляется дальше. Казалось бы, кого может заинтересовать, сколько прошло эшелонов с ранеными фашистами. Однако каждый такой эшелон был на счету.