– А я хотел было… – Тимошка перехватил построжавший, тревогой полыхнувший взгляд деда Данилы, запнулся на полуслове, беспечно досказал совсем другое: – Да нет, ехать надо… Пойду Герасима кликать. Должно, готовит нам обед на постоялом дворе.
– Пущай бросает ту долгую стряпню да сюда поспешает. Кто знает, когда тот объявившийся государь к городу подступит, долго ли в Бударинском форпосту мешкать будет. Не окружил бы город разъездами, так что и не проскочишь у дозорцев между глаз, угодишь кошке в когти.
– Вона-а, – присвистнул Тимошка. – Поглядь-ка, дедушка Данила! И иные самарцы у своих лавок заколготились со сборами! Знать, и им стало ведомо про Петра Федоровича!
– Кота в мешке не утаишь – мяукнет всенепременно! – отозвался внешне равнодушно Данила. Свои заботы навалились нежданно: третью часть товаров не успел распродать! Закручинился, между бровей глубоко залегли борозды: назад в Самару везти – себе убыток немалый. И не оставишь здесь, в лавке, по смутному времени никакие замки не спасут… Захочет коза сена – будет у воза, а хозяина нет рядом, чтоб кнутом шугануть!
Весь остаток дня Тимошка словно приклеился к Даниле, не отходил от него ни на шаг. При сборах не давал взяться ни за что, всюду поспевал сам, так что колченогий от старости и хворей Герасим взмолился под конец, зашепелявил, смахнув ладонью капли пота с мокрых висков:
– Упаши бог, Тимоша, дай штарику рождых, шил больше нету бегать жа тобой от лавки к телегам…
Данила и Герасим еще спали в темной горнице постоялого двора, когда Тимошка осторожно прикрыл за собой наружную дверь. Хозяин постоялого двора уже возился у конюшни, спросил лишь, более от скуки утренней, нежели по делу:
– Далеко ль снарядился по такой рани, чадушко?
– Искать вчерашний день, дедушка, – в тон ему отшутился Тимошка и закинул за плечи заранее собранную котомку.
– Ну ин бог в помощь, – усмехнулся старый казак, сплюнул какую-то былинку с губы, добавил: – Должен сыскать, за ночь недалече убег. А как сыщешь, деду моему кланяйся в ноженьки, скажи, что и я скоро буду гостем жданым.
Тем же утром 19 сентября 1773 года под отдаленной пушечный гром у Яицкого городка в большом обозе самарцев, поспешно настегивая коней, плакал старый Данила и комкал в руке лист бумаги: Тимошка тайком сбежал в войско Петра Федоровича искать молодецкой славы и чрез то раскрыть для себя сердце гордой казачки.
«Не печалься, милый дедушка! Даст бог, минет лихая солдатская пуля, отметит меня наградой батюшка-государь. И сыграем тогда мы в Самаре свадьбу под звон колоколов соборных… До скорой встречи, дедушка, и благослови внука своего на ратную службу государю Петру Федоровичу…» – так писал Тимошка. Данила, глотая слезы, поколупал ногтем бурое пятно от капнувшего воска – у свечи писал Тимоша, торопливо спрятал письмо. Вздрогнул и поджал плечи: за покатыми увалами раскатисто и зловеще бухали пушки – комендант Симонов отбивал от Яицкого городка первый приступ войска чудом воскресшего из царства тьмы Петра Федоровича, а точнее – беглого из Казанского острога донского казака Емельяна Иванова сына Пугачева.
– С нами крестная сила! – взмолился, тревожась за судьбу внука, Данила Рукавкин, и к Герасиму: – Гони коней, братец! Не отставай от цехового Колесникова, вона тот уже на полверсты от нас ушел. Всякую минуту могут появиться на самарском тракте мятежники…
Герасим взмахнул кнутом, прокричал с переднего воза:
– Н-но-о, ретивыя! Не один день ехать нам до Шамары, не дремать в оглоблях!
– Господин капитан дома? – К порогу комендантского дома подошел молодой офицер.
– У себя, ваше благородие! Их благородие господин комендант изволят обедать. – Караульный солдат отдал честь и пропустил подпоручика Илью Кутузова на крыльцо. Старательно вытирая сапоги о брошенную у порога ветошь, подпоручик мельком оглядел подворье – комендант спешно заканчивал строиться: только что срубил просторный дом, а теперь задержанные этапным перегоном сосланные на поселение мужики ставили амбар, конюшню, рыли колодец…
Илья Кутузов вошел в сенцы, заставленные домашним скарбом – старыми сундуками с изношенной верхней одеждой. Из-под крышки ближнего сундука торчал рукав черного полушубка. Рядом громоздились одна на другую корзины. В верхней лежали небрежно брошенные грязные сапоги – в них комендант минувшим воскресным днем охотился на засамарских озерах. Уронив с сундука на пол пустые деревянные ножны и чертыхнувшись, Илья Кутузов в полутьме нащупал ручку, потянул дверь на себя. Едва ступил через порог, сразу и без ошибки определил бесхитростный комендантский обед: свиные щи с красным перцем, жаренный с луком редкостный еще в здешних местах картофель – комендант выращивал его у себя на даче, – отварная рыба с чесноком.