Неле только-только исполнилось тридцать шесть. Матвея она родила в неполные тридцать четыре года. Конечно, слегка поздновато для первенца, но не настолько же, чтобы взять на себя ответственность за его недуг – мол, чего ещё можно ожидать от старородящей… И всё же чувство вины и страха снова забеременеть (второй такой драмы в своей жизни Неля бы точно не вынесла) не отпускали её ни на минуту. Она вообще сомневалась, что когда-нибудь снова захочет рожать.
Хоть московский врач и пытался убедить Нелю, что глухие дети – самые обычные и по поведению практически ничем не отличаются от сверстников, она с горечью понимала, что её малыш постепенно становится в детском обществе изгоем. Ему просто не с кем было играть.
Родители слышащих ребятишек не поощряли общения с глухим мальчиком, точно боялись, что его болезнь каким-то образом перекинется и на их чад. К тому же, к двум годам все дети уже говорили простыми предложениями или хотя бы отдельными словами. Матвей же издавал резкие возгласы или нечленораздельные звуки, но чаще всего пользовался жестами и совершенно не понимал обращённых к нему фраз даже со слуховыми аппаратами, потому что просто не умел распознавать речь.
Неля уговаривала себя не раздражаться и не расстраиваться, а ночью ревела навзрыд на груди у мужа. Можно было плакать, не боясь разбудить малыша – он всё равно ничего не слышал…
Стас целовал её залитое слезами лицо и горячо убеждал:
– Нелечка, он не неполноценный. Он у нас – просто ребёнок с особенностями. Да, ему будет значительно труднее познавать этот мир, но он сделает это. Я верю, что он научится говорить. Он будет ходить в обычную школу, и у него будет интересная насыщенная жизнь.
Немного успокоившись в его объятиях, Неля засыпала, всхлипывая, чтобы хотя бы во сне ненадолго забыть о той тяжести, которая лежит на её материнских плечах. А утром эта тяжесть наваливалась и придавливала её с новой силой…
Но время лечит. Конечно же, лечит. Постепенно Неля примирилась с действительностью и научилась жить с этим грузом. Нельзя сказать, что болеть перестало совсем, но на смену отчаянной надежде пришли равнодушие и апатия. Ежедневные занятия с сыном Неля продолжала больше по инерции, по привычке, потому что всегда была примерной девочкой и перфекционисткой. В успех она больше не верила и запретила себе ждать чуда. Того дня, когда Матвей скажет ей короткое, простое, но такое важное и главное слово – «мама»…
В жизнь постепенно возвращались краски, запахи и вкусы. Приняв как данность глухоту своего ребёнка, Неля решила, что не вправе лишать его нормального, счастливого детства, и старалась расцветить даже обычные будни. Улыбка на лице малыша и его объятия были самой дорогой наградой… Лишь изредка у Нели горько ёкало в груди – когда она смотрела на здоровых ровесников Матвея. Она никогда не сможет стать своей в компании гордых мам и бабушек, которые со смехом пересказывают друг другу уморительные словечки и выражения своих детишек…
– А моя-то, моя!.. Спрашиваю у неё утром: как собачка лает? А она мне страшным голосом: «Ав-ав, я баба Яга!»
В целом, несмотря ни на что, Неле нравилась жизнь в Мезени. До свадьбы Стас боялся, что она заскучает тут после шумной и суетливой Москвы, но его опасения не оправдались: Неля, человек по характеру скорее замкнутый, чем общительный, чувствовала себя здесь просто прекрасно. Городок, практически отрезанный от мира, от «большой земли», как здесь говорили, казался уютным и славным пристанищем настоящего интроверта. Муж был Неле под стать: занятый придумыванием новых трюков и иллюзий, он мог разрабатывать свои новые проекты буквально день и ночь, не отвлекаясь даже на еду или сон. Он чертил схемы на листках бумаги, бормотал что-то себе под нос, сердясь или ликуя, в зависимости от успеха реализации идеи, дотошно переносил все эти наброски в компьютер… Неля старалась не мешать ему в такие моменты.
Она могла часами гулять вдоль красных берегов реки Мезени, бродить по заливным лугам, заходить в тайгу (не слишком, впрочем, в неё углубляясь, потому что всё ещё не очень хорошо ориентировалась в лесу) и наслаждаться блаженным одиночеством. Неля также выучилась ездить верхом, о чём давно мечтала. Правда, на это увлечение требовалось время, которого у неё часто не хватало. Много сил отнимала работа в школе, затем – декрет…
Помимо всего прочего, Неля стала посещать мезенский детский дом. Слово «волонтёрство» она не любила, считая его слишком уж официозным. Она просто приходила к ребятам в гости, дарила им одежду, игрушки и книги, учила в игровой форме простым английским и французским песенкам. Откровенно говоря, состояние детского дома приводило её в натуральный ужас. Здание давно требовало капитального ремонта. Неля не представляла себе, как можно было жить – точнее, выживать – в подобных условиях. Стены, выкрашенные в грязно-зелёный цвет, местами облупились и производили давяще-неопрятное впечатление. В спальнях воспитанников всё было разрисовано граффити либо исписано похабщиной. Электропроводка находилась в таком плачевном состоянии, что вероятность пожара маячила вполне реальной, а не иллюзорной угрозой. В туалеты страшно было зайти…