Деревянный скособочившийся и подпёртый с одной стороны бревном сарай стоял на отшибе, на покатом склоне горы, и его с трёх сторон окружала обработанная мягкая земля виноградника. На её чёрном покрове хорошо были видны отпечатки башмаков. Следы вели к неплотно прикрытой двери сарая. Обратных следов, говорящих о том, что нарушитель покинул убежище, не было видно.
Инструктор, идущий впереди наряда с собакой, в нерешительности остановился, размышляя, что делать? Пойдёшь вместе с овчаркой — напорешься на автоматную очередь. Пустить только овчарку? Но и ей одной не сдобровать. Единственно правильное решение, думал инструктор, окружить сарай и приступить к его штурму. Эту свою последнюю мысль и высказал он начальнику заставы. Шапошников решительно отверг её.
— А если нарушителя там уже нет? Пока мы будем окружать сарай, он, знаете, куда может уйти!… Пустите вперёд собаку.
— Товарищ капитан!
Шапошников тихим, властным голосом повторил:
— Пускайте!
Инструктор отстегнул поводок от ошейника, и овчарка, высоко подняв голову с навострёнными ушами, устремилась к сараю. Она подбежала к двери, решительно вставила в тёмную щель свою клинообразную морду и проскользнула внутрь сарая.
— Видите, никого! — сказал Шапошников.
Собака вернулась и села у ног инструктора, заискивающе поглядывая на него и виляя хвостом. Тот понял её и протянул руку. Собака раскрыла пасть. Выронила на ладонь инструктора патрон от пистолета-автомата. Нарушитель перезаряжал оружие.
Осмотрев сарай, Шапошников обнаружил в его задней стенке пролом. Через него, отдохнув и покурив (были найдены спички и окурок), и ушёл нарушитель.
По мере удаления от границы, на твёрдой земле следы становились всё менее заметными и, наконец, на каменистой тропе, вьющейся по южному склону среди виноградников колхоза «Заря над Тиссой», они вовсе пропали, Став на слепой след, собака вывела пограничников на шоссе и здесь отказалась работать. Похоже на то, что нарушитель воспользовался машиной. А, может быть, он только сделал вид, что воспользовался; может быть, пройдя какое-то расстояние по шоссе, он свернул в сторону и сейчас стремительно пробирается глухими тропками через пригородные сады и виноградники к Явору.
— Комаров, ищите следы в районе дороги, — приказал Шапошников инструктору.
Собака прошла километра два по левой обочине шоссе, столько же по правой, потом она обыскала обширное пространство, примыкающее к дороге с обеих сторон, но следов нигде не обнаружила.
— Эх, Витязя бы сюда, он бы этот клубок сразу распутал, — сказал кто-то из солдат, следовавших за начальником заставы.
— «Да, — подумал Шапошников, — без Витязя нам не обойтись».
— Продолжайте поиск, Комаров, я скоро вернусь. Ремизов, Марчук, — на коней!
Кованые копыта разгорячённых лошадей, высекая искры, прозвенели на кремнистом просёлке, уходящем в горы, и скоро заглохли в густой предрассветной темноте.
Труд пограничника оценивается не только тем, сумел он или не сумел задержать нарушителя в самый момент перехода границы. Замечательный мастер тот, кто схватил врага, не дав ему пройти по советской земле и десяти шагов. Но хорош и тот солдат, который, обнаружив ухищрённый след нарушителя, преследует его три, пять, десять часов, а может быть, и двадцать четыре, его всё-таки задержит или уничтожит. Пусть враг сумел оторваться от преследователей на несколько часов, поставить их в исключительно невыгодные условия, пусть он даже бесследно скрылся, — всё равно ничего ещё не решено: преследование будет продолжаться.
На рассвете Громада решил сам пройти по следу долгожданного нарушителя. Рядом с ним шагал и майор Зубавин, прибывший на границу по вызову. За ними на некотором расстоянии шёл пограничный наряд.
Громада и Зубавин молча прошли пограничную зону, колхозные сады, поднялись по тропе, разрезающей виноградники, и вышли на автомагистраль в том месте, где розыскная собака отказалась брать след. Тут они, не сговариваясь, остановились, посмотрели влево и вправо, на асфальтовое покрытие дороги, на аккуратные, посыпанные свежим песком обочины, на белые с чёрным путевые указатели: где-то здесь начался новый, неведомый им путь лазутчика.
Первым нарушил молчание Громада.
— Точно держал курс, мерзавец.