Иван проснулся рано: в окнах вагона чуть брезжил лесной туманный рассвет. Белограй бесшумно спустился с верхней полки и осторожно, на цыпочках, боясь разбудить своего спутника, вышел из купе.
Вера Гавриловна уже стояла у коридорного окна, в халате, с тёмным пуховым платком на плечах, седоголовая.
За окнами, в облаках тумана, тянулись без конца без края заиндевелые брянские леса. Изредка проплывали в молочной мгле пепельно-сизые бревенчатые избы, красные домики путевых обходчиков, силосные башни, корпуса машинно-тракторных станций. Вдоль железнодорожного полотна часто зияли огромные воронки, полные чёрной воды, с белыми ледяными закраинами. Может быть, отсюда, с брянской земли, и начали свой военный поход близнецы Мельниковы, Андрей и Виктор. От Центральной России до Центральной Европы. Должно быть, об их пути и думала осиротевшая мать, глядя в туманное окно.
— Доброе утро, Вера Гавриловна!
Седоголовая женщина с удивлением обернулась.
Лицо Белограя, хорошо выбритое, излучало приветливость. И весь он, подтянутый, в мундире без погон, с орденами на груди, аккуратно причёсанный, с сияющими глазами, был такой молодой, свежий, родной, что суровая Вера Гавриловна не могла не ответить улыбкой на его улыбку.
— Как быстро вы покоряете людей! — с восхищением, проговорил Дзюба, когда Белограй вернулся в купе.
По лицу Белограя пробежала тень искреннего неудовольствия. Он достал коробку «Казбека».
— Курите, папаша!
— Спасибо, некурящий, — Дзюба положил ему руку на плечо. — Береги и ты своё здоровье, сынок, не соси эту гадость натощак. Давай позавтракаем, а тогда дыми в своё удовольствие. — Он потёр ладонь о ладонь. — Имеется любительская колбаса, чёрная икорка, сыр и даже… коньячок. Закрывай дверь, и будем пировать.
— Не откажусь.
Завтракая и выпивая, Дзюба обратил внимание на надпись, сделанную на тыльной стороне кисти руки Белограя. Некрупными красивыми буквами было вытатуировано «Терезия» — женское имя, широко распространённое в Закарпатье.
— О, друже! — воскликнул Дзюба. — Да ты уже породнился с нашими девчатами! — Он подмигнул, указывая на татуировку. — Ещё нареченна или уже законная жена?
— Знакомая.
Через два часа Дзюба осторожными вопросами вытянул из охмелевшего Белограя всё, что ему было необходимо.
Дзюба получил из-за границы, от своих давних шефов, инструкции срочно достать, не останавливаясь ни перед чем, абсолютно надёжные документы советского человека в возрасте 25-28 лет. Белограй оказался как раз таким человеком. Идеальная находка! И месяца не прошло, как гвардии старшина демобилизовался. Пять лет сверхсрочно прослужил в Берлине. Ещё бы служил, если бы не исключительные обстоятельства. Дело в том, что его жизненные планы нарушила молодая колхозница Терезия Симак, Герой Социалистического Труда, фотографию которой он увидел в журнале.
В первом своём письме он поздравил Терезию с высокой наградой и коротко рассказал о себе. Сообщил ей, что, «между прочим, собственноручно в тысяча девятьсот сорок четвёртом году, в октябре, выметал гитлеровскую нечисть с той самой земли, на которой Терезия даёт теперь рекордные урожаи. Так что, хороша дивчина, не забывай, кому ты обязана своим геройством», — гласила шуточная концовка письма.
Терезия откликнулась на его письмо. Так завязалась переписка. Ни с той, ни с другой стороны насчёт чувств ничего не было сказано. Но в каждом письме Белограй искал чего-то между строк и находил, как ему казалось. Кончилось тем, что он, когда вышел срок службы, демобилизовался, выехал в Москву и, пожив несколько дней у своей дальней родственницы, троюродной тётки, направился в Закарпатье.
Предусмотрительный Дзюба выяснил и такую важную деталь: Белограй не посылал Терезии ни одной своей.фотографии.
— Почему? — спросил Дзюба.
— Так… Разве мёртвая фотография может заменить живого человека?
— Это верно, и всё же ты мог бы хоть приблизительно проверить фотографией, пришёлся ли ей по вкусу.
— Бумагой такое не проверяется.
— Слушай, Иван, — допытывался Дзюба, — как же ты решился на демобилизацию и на такую вот поездку, не зная, любит она тебя или нет?
— Как не знаю! Конечно, на расстоянии, заочно, по-настоящему влюбиться нельзя.
— Вот, вот! Значит, у тебя нет никакого основания рассчитывать…
— Я ни на что не рассчитываю, а от надежды-матушки не отказываюсь, — он снисходительно улыбался собеседнику, неспособному, как видно, разбираться в сердечных делах…
Весёлый, в меру хмельной, Иван Белограй вскоре перекочевал в соседнее купе. Через час он перезнакомился со всеми пассажирами вагона. Скромный, застенчивый человек, московский каменщик, направлялся в Венгрию на стройки пятилетки передавать свой опыт. Певица ехала на гастроли в Прагу. Инженер-полковника вызвали в Закарпатье для приемки моста, построенного в горном ущелье по его проекту.