Самолет Александрова еще горел, когда к аэродрому подлетал экипаж командира звена лейтенанта А. Ф. Кравченко. Слышно было, что самолет летит на одном моторе, да и тот дает перебои. Высота была небольшая. Нам стало ясно: самолет не дотянет до аэродрома. Как бы в подтверждение этого, шум мотора прекратился. Еще минута, и на восточной окраине аэродрома появилось зарево пожара. Случилось вот что. Когда и второй мотор прекратил работу, пилоту ничего не оставалось, как производить посадку перед собой. Еще не коснувшись земли, самолет ударился о стволы деревьев, полностью разрушился и запылал. Погибли лейтенант
А. Ф. Кравченко, старший лейтенант Н. Г. Сергеев, старшина Е. Е. Титов, краснофлотец В. П. Рачковский.
Гибель двух прекрасных экипажей, да еще на финише полета, в районе своего аэродрома, привела всех нас в гнетущее состояние.
Казалось бы, все было сделано, чтобы извлечь урок из этого печального происшествия. Но избежать беды не удалось и в следующем полете. При подобных же обстоятельствах 24 августа погиб экипаж в составе командира звена лейтенанта Н. Ф. Дашковского, штурмана звена старшего лейтенанта И. Е. Николаева, стрелка-радиста младшего сержанта С. А. Элькина.
Это был наш пятый по счету полет на Берлин. И мы, возвращаясь из него, подходили к своему аэродрому. Самолет Дашковского при заходе на посадку потерял скорость и упал с малой высоты прямо на взлетно-посадочную полосу. Упал и сгорел. Чем была вызвана потеря скорости - сказать трудно. Ведь машину вел опытный пилот.
Николай Феодосьевич Дашковский особенно запомнился мне. И не только прекрасными летными качествами, смелостью, настойчивостью при выполнении боевых задач, но и всем своим обликом, приятными чертами лица, душевностью и простотой.
Родился он в 1914 году в крестьянской семье села Лащевая Тальновского района Черкасской области. Как и многие его сверстники, закончил семилетнюю школу, техникум. По комсомольскому спецнабору поступил в военно-авиационное училище в Одессе. Окончив его, служил в одной из частей ВВС Тихоокеанского флота, а затем прибыл на Балтику - в наш полк. П здесь за минувшие месяцы войны, как командир звена, совершил много боевых вылетов, причем все они были удачными, за что Дашковский был награжден орденом Ленина. И вот нелепый случай оборвал его жизнь.
В селе Лащевая на Черкасщине имя Николая Фео-досьевича Дашковского носят одна из улиц и восьмилетняя школа.
Совсем недавно, весной 1980 года, ко мне на квартиру зашел человек средних лет.
- Илей Николаевич Дашковский, - представился он. И передо мной встал образ отца Илена. Мы вместе вспоминали его. Я рассказывал Дашковскому младшему о подвигах его отца, при каких обстоятельствах он погиб. Сын пересказывал содержание отцовских писем с фронта.
- Письма отца и память о нем стали для меня духовным завещанием на всю жизнь, - сказал Илей Николаевич Дашковский - инженер, специалист морского флота, а в настоящее время слушатель Академии внешней торговли. А его дочь-восьмиклассница сказала, что счастливое детство ей завоевал дедушка Николай Феодосьевич Дашкозский, который погиб, защищая Родину.
В пятом полете на Берлин, о котором идет речь, не повезло и нашему флагманскому экипажу. Не повезло с самого начала. Через час полета над морем Преображенский передал:
- Оба мотора работают ненадежно. Сильно греется масло. Надо идти на запасную цель.
Выбираем самую близкую запасную цель - Виндаву (Вентспилс). Там у противника в порту несколько транспортов и небольших боевых кораблей. На высоте 2100 метров подлетаем к военно-морской базе Виндава. В небо взметнулось несколько прожекторных лучей. В них замелькали шапки зенитных разрывов. Самолет оказался в потоке света и огня. Продолжительное время нам не удается вырваться из цепких лучей, а навстречу летят и летят трассирующие снаряды. Я сбрасываю бомбы на портовые сооружения. Замечаю внизу очаги огня. Теперь - уходить. Но по-прежнему мы в лучах прожекторов. Самолет то и дело вздрагивает от ударов снарядных осколков. Слышен треск и скрежет. А мы, ослепленные лучами, словно бы висим над городом, а не движемся.
Не ждали мы такого сильного огня над Виндавой. И ко всему этому была малая высота, а набрать большую не позволили плохо работающие моторы.
Наконец вырвались из лучей. Долетели до аэродрома. Посадка. Осмотр самолета. В нем более шестидесяти пробоин. Инженер оперативной группы только развел руками. И действительно, как только мог дотянуть до аэродрома буквально изрешеченный самолет?
Ежедневные штурмовки наших аэродромов противником все больше давали о себе знать. Часть самолетов вышла из строя. Запасных деталей для их ремонта было крайне мало. Некоторые поврежденные самолеты были в состоянии летать без бомбовой нагрузки. Им нашли другое применение - вести воздушную разведку. Одним из таких стал самолет командира звена старшего лейтенанта А. И. Фокина.
- Вот, - подошел ко мне Фокин, - вылетаю на разведку в море. А на самолете исправен только один мотор. Второй сильно греется. Я его после взлета ставлю на малые обороты.
- Что поделаешь, - посочувствовал я. Фокин с экипажем стал выруливать на взлетную полосу., И тут откуда ни возьмись над аэродромом появились два, ME-109. На малой высоте они с ходу атаковали
самолет Фокина и подожгли его. Экипаж попытался сбить пламя, но это не удалось. Самолет сгорел.
К месту происшествия подъехал командир полка. Фокин с горечью доложил:
- Товарищ полковник, я лишился всего, чем жил до сих пор. Как же теперь, без самолета?
Афанасий Иванович Фокин до последнего дня войны находился в действующих частях авиации флотов. Кромe Балтики воевал в составе Черноморского флота. Там стал Героем Советского Союза. Потом громил гитлеровцев в Заполярье, а в завершение участвовал в разгроме японских милитаристов.
В послевоенные годы он освоил реактивные самолеты ракетоносцы. Но в одном из учебных ночных полетов погиб в катастрофе.
В конце августа нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов вызвал генерала Жаворонкова в Москву для доклада Верховному Главнокомандующему о ходе полетов на Берлин. Жаворонков в тот же день заехал в город Курессари, где размещался штаб береговой обороны Балтийского района.
- Имею вызов в Москву для доклада, - сказал он генералу Елисееву. Хотелось бы, Алексей Борисович, уточнить обстановку.
- Обстановка на Таллинском участке фронта такова, что едва ли мы с вами, Семен Федорович, сможем еще раз встретиться здесь. - Елисеев глубоко вздохнул и стал рассказывать: - Немецкие дивизии упорно штурмуют Главную морскую базу и безудержно рвутся на Таллин. Части 10-го стрелкового корпуса и бригады морской пехоты с трудом отбивают атаки противника. Обстановка меняется не по дням, а по часам. В ближайшие дни надо ожидать эвакуации войск и флота из Таллина...
Жаворонков молча выслушал слова суровой правды и спросил:
- Что передать от вас наркому ВМФ? Елисеев глубоко задумался и ответил:
- Да, собственно, ничего, Семен Федорович. На помощь мы не рассчитываем, хотя она и очень нужна. Знаем, нам не помогут. Ведь немцы под Ленинградом, и там подкрепления нужны больше, чем нам... Скажи при случае, что моонзундцы будут стоять на острове до последнего дыхания.
Жаворонков сказал, что оставляет за себя Преображенского. Попросил держать его в курсе дел на Таллинском участке фронта и на островах.
- Не сомневайтесь, Семен Федорович. Обеспечение налетов на Берлин наша главная задача, - заверил Елисеев Жаворонкова. И на том генералы расстались.
Улетал генерал Жаворонков в Москву с аэродрома Кагул. Впоследствии он вспоминал, что, прощаясь на аэродроме с товарищами, не думал, что со многими из них больше никогда не встретится, и был уверен, что, пока наши войска и флот находятся в Таллине, острова Моонзундского архипелага будут держаться.