- Где третий?
Третьего самолета нет. Что с ним? Установить невозможно. А навстречу приближается вывалившийся из рваной облачности тяжелый Ю-88. Проходит буквально на одной с нами высоте по правому борту. Тут все решают секунды. Мы первыми ударили из пулеметов по "юнкерсу", и он вмиг загорелся, потянул вниз, к земле.
Оставшись теперь в паре, мы ищем возможность перелететь через Даугаву, на ее правый берег, чтобы взять курс на свой аэродром. Но не удается. Над рекой барражирует большое количество истребителей. Идти на них рискованно. Приходится лететь на северо-запад, в сторону Риги. Река остается справа.
Летим пять, десять километров и вдруг замечаем отставание последнего из ведомых - самолета, пилотируемого младшим лейтенантом В. Ф. Смирновым. В этот экипаж входили также штурман младший сержант В. М. Малышев, стрелок-радист сержант И. М. Бондарь. Что за оказия с ним? Мы разворачиваемся и пристраиваемся в хвост к самолету Смирнова. Летим за ним следом, пытаясь разобраться: почему он отстает?
Слева показался городок Илкусте. И тут произошло самое невероятное. Самолет Смирнова с большим углом пикирования пошел вниз и на наших глазах врезался в землю. Над ним взметнулось пламя.
Все это было непонятно. Ведь никто из экипажа не прыгнул с парашютом. Не было заметно и попытки летчика вывести машину из пикирования или хотя бы дать нам какой-то знак, условный сигнал. Оставалось строить предположения. Вероятнее всего летчик, будучи ранен, потерял сознание. Либо повреждения самолета оказались настолько серьезными, что экипаж был бессилен не только устранить их, но даже покинуть машину в воздухе. Обиднее всего было то, что экипаж погиб, когда самое опасное осталось позади.
Мы шли теперь в одиночестве, не имея за собой ни одного ведомого. Ни одного из пяти подходивших к цели! От этой мысли я почувствовал какую-то пустоту, оцепенение. Болью в сердце отозвалась гибель стольких боевых товарищей, прекрасных авиаторов.
Наконец пересекли Даугаву, пошли прямым курсом на Беззаботное. И лишь теперь стали замечать, как сильно поврежден наш самолет. На плоскостях зияли рваные дыры, из правого мотора по плоскости темными полосами струилось масло... Но самолет летел.
Я записал в бортовом журнале вес, что касалось этого полета: ожесточенный бой, большие потери, нанесенные противнику, и гибель боевых товарищей. "Через чудовищной силы огонь, - писал я в тот день в бортовом журнале, - прошли не только наши самолеты. Через него прошли мы сами - и наши мысли, и наши чувства, и наши сердца. Через него прошла железная воля советских морских летчиков, которую не сломить никакому врагу".
Этот пожелтевший от времени бортовой журнал хранится у меня и по сей день. Он стал в нашей семье одной из своеобразных реликвий Великой Отечественной войны. Время от времени я просматриваю его, и за скупыми записями вновь и вновь вижу боевых друзей, отдавших свои жизни за честь и свободу любимой Родины. И невольно влажнеют глаза, учащеннее бьется сердце.
На исходе пятого часа труднейшего полета мы - над своим аэродромом. А как садиться? Только теперь стало ясно, что поврежденные шасси не выпускаются. Садимся на фюзеляж. Обошлось. Здесь нам повезло.
Как хорошо мы почувствовали себя на земле, даже несмотря на войну и на все пережитое в этот день! И вместе с тем ощутили такую усталость, что долго не смогли заставить себя выбраться из кабин самолета. А когда наконец выбрались, то узнали столько подробностей, которых мы не могли и предполагать.
Первое, что нам сообщили, - десятью минутами раньше произвел посадку экипаж лейтенанта Н. Ф. Дашковского - один из ведомых нашей группы. Как выяснилось, он, сбросив на цель бомбы, вошел в облачность и потерял ведущего, возвращался на аэродром самостоятельно. Значит, наши потери одним экипажем меньше. Об остальных деталях боя мы узнали чуть позже. А пока занялись осмотром своего самолета. Нашли в нем более пятидесяти осколочных и пулевых пробоин.
- Это чудо, что машина не загорелась, - сказал полковой инженер В. К. Морозов. - И вообще невообразимо, как вы могли лететь на ней?
Как? Мне это было ясно больше чем кому-либо. Многое, конечно, зависело от искусства пилотирования, каким обладал замечательный летчик старший лейтенант А. М. Шевлягин. Он еще в боях с белофиннами показал высокое летное мастерство, был награжден орденом Красного Знамени. И вот уже совершил несколько дерзких вылетов теперь, выполняя самые сложные боевые задания днем и ночью, при любой погоде. И на этот раз Анатолий Михайлович с честью выдержал труднейший экзамен.
Более 100 самолетов минно-торпедной и бомбардировочной авиации флота летели к Двинску. Эскадрилья за эскадрильей волнами накатывались на берега Даугавы, на ее переправу и ведущие к ней пути, по которым двигались бронированные колонны фашистских войск. Несколько часов гремело и сверкало огнем небо над Двинском. Несколько часов пенилась и бушевала от взрывов бомб двинская вода. Гул самолетных моторов, все нарастая, накатывался на берега Даугавы с севера. А с юга бросались на перехват краснозвездных машин истребители противника.
Преодолевая плотный зенитный огонь и яростные атаки истребителей, летчики-балтийцы выполняли боевую задачу. И нередко ценой собственной жизни.
К ним прежде всего следует отнести экипаж Петра Игашева. Пусть читатель запомнит их имена.
Командир - младший лейтенант Игашев Петр Степанович.
Штурман - младший лейтенант Парфенов Дмитрий Григорьевич.
Стрелок-радист - младший лейтенант Хохлачев Александр Митрофанович.
Воздушный стрелок - краснофлотец Новиков Василий Логинович.
Как это было?
Первая эскадрилья - девять самолетов, ведомая капитаном Н. В. Челноковым, преодолев мощный зенитный огонь и атаки истребителей, первой из нашего полка прорвалась к двинской переправе.
В трудном положении самолет Петра Игашева. Его атакуют три истребителя ME-109. Жаркая, неравная схватка - трое против одного. Но не г предела отваге и мужеству наших летчиков. Они героически отражают атаки, но при этом загорается бомбардировщик.
Пламя и дым ползут от моторов к кабинам летчиков. Наступает критическая минута. А вражеский истребитель вновь устремляется в атаку на горящий бомбардировщик. Однако не уйти фашисту от возмездия. Игашев настигает "мессершмитт", точно рассчитанным ударом винта отрубает хвост фашистскому истребителю, и тот врезается в землю.
Что же дальше? У экипажа есть еще возможность i выброситься с парашютами из горящего самолета. Но Игашев и его товарищи принимают иное решение. Пылающий бомбардировщик с полным бомбовым грузом, пока еще послушный управлению, они бросают на колонну немецких танков. Мощный взрыв сотрясает берег Даугавы.
Так завершился беспримерный поединок. Так вошли в бессмертие четверо героев - советских морских летчиков.
В считанные минуты два мощных тарана - один в воздухе, другой - на земле - вот мера их подвига, совершенного ценой жизни.
В героическую летопись Великой Отечественной войны вошли и двойные тараны, осуществленные советскими летчиками. И первый из них принадлежит экипажу Петра Игашева.
Был ли этот подвиг Игашева и его товарищей чистой случайностью? Был ли он вызван безысходностью их положения, и только?
Нет.
Перед боевым вылетом 30 июня младший лейтенант П. С. Игашев, находясь во главе своего экипажа у готового подняться в воздух самолета, так ответил на напутственные слова комиссара полка Г. 3. Оганезова:
- Знаете, товарищ комиссар, в бою мы не дрогнем. Не останется бомб, патронов - бросим на врага самолет. Пощады врагу не будет!
Так и случилось спустя несколько часов.
Я нередко мысленно обращаюсь к этому подвигу, глубоко задумываюсь над тем, как мог Игашев совершить то, что, казалось бы, выше человеческих сил. И прихожу к убеждению, что решающим здесь является фактор духовный, нравственный. У человека, воспитанного ленинской партией в духе коммунистической убежденности, советского патриотизма, нет той грани, той черты, которая отделяла бы его личное существование, его жизнь от судеб его Отчизны. И если над Родиной нависла смертельная опасность, советский человек сознательно идет на подвиг, цена которому - жизнь.