Где проводит увлеченный и страстный наш гражданин большую часть своего свободного времени?
Наивные скажут: если человек одержим шахматными идеями, он проводит почти весь досуг в шахматном клубе на Гоголевском бульваре. А отчаянный рыболов инженер Червяков проводит весь свой досуг вмерзши в лед возле лунки, на рассвете вырубает себя изо льда и спешит на работу. А геолог, скажем, Савельев одну шестую часть жизни простоял в очереди к теннисным кортам, все же не теряя надежды к концу одиннадцатой пятилетки достояться и сыграть пару сетов.
Неверно так думать. Это вульгарный подход — думать, что, раз увлечен человек чем-либо, так и времени он распыляет больше всего. Не так это, крайне не так.
Тогда где он его распыляет? Некоторые закричат, изображая на лицах твердое знание: «В очередях, в очередях!»
Нету за этим истины. В архив беспочвенную точку зрения! А вот где распыляем мы время, вот где трещат наши графики — в приемных лиц официальных и должностных.
Ну, вы знаете эти приемные. Закуточек. Лавки. Или скамьи. Или, поднимай выше — кресла. Стол. Телефон, издающий звонки так часто, будто тут проводят физиологические опыты по системе академика Павлова. И секретарша. И на кожаной двери таблица:
ПРИЕМ ГРАЖДАН ПО ЛИЧНЫМ ВОПРОСАМ
В ЧЕТВЕРГИ ОТ 13. 00 до 13.27
Не исключено, что в каком-нибудь Бибирево, в Орехово-Борисово, на платформе Бужаниново сидит отдельный товарищ и верит: он придет в четверг к 13.18, будет принят, обласкан и выслушан в 13.19, затем потопает по своим делам.
Верьте, наивный. Хотя все мы знаем: ни за что так не будет. Поэтому мы, знатоки, еще в среду начинаем отпрашиваться в своем учреждении, чтобы завтра к 7.00 пойти на прием в другое. И нас понимают. Науке и литературе не известен ни один такой факт, чтобы кто-то не был отпущен.
Для чего идут на приемы люди? Понятно, вовсе не для того, чтобы попасть на прием и сказать главврачу «Скорой помощи», что сидит за столом по ту сторону в креслах:
— Знаете, просто не мог удержаться. Вот пришел вам сказать как москвич москвичу: смотрел короткометражную хроникалку-документалку «Туркменские пастухи» — и это такая прелесть, такая!
Так не за этим идут на приемы люди. А как раз идут с жалобами и предложениями о перестройке того и сего там и сям. Например, идут заявить, что частная автомобилизация еще как следует не налажена, но общественный транспорт уже старается не работать.
И на что же люди наталкиваются? На отсутствие того, кто должен принимать, выслушивать людей от сих и до сих.
И начинается великое сидение, так что даже и немнущиеся ткани дают слабину, отчего вы сразу узнаете сидельца по пузырям на коленях. И через какие-то пятнадцать минут впадают граждане в ожидательный анабиоз такой глубины, какой вам не наблюсти даже у анадырских авиапассажиров, вторую неделю ожидающих рейс на залив Креста. И сквозь дрему, смежения век и клевания носом пробивается секретаршин голос, разъясняющий по телефону подругам и небезразличным мужчинам, где: обезблошить говорящего попугая, обслужиться у приличной портнихи, как измерить кровяное давление при помощи нитки, линейки и золотого кольца…
— Гражданочка… — несмело встревают в разговор некоторые из отчаянных. — Ну когда ж он нас примет?
Гражданочка строго говорит: неизвестно. Вызван в верха.
И снова длится сидение на скамейках в приемных. И мысль бытует одна: только б дождаться. Пусть не душевного начальника, пусть не чуткого, пусть разговаривающего с посетителями в пределах общения проводника со служебной собакой: «Апорт!», «К ноге!», «Сидеть!», «Стоять!», «Фу!», — но только б дождаться, успеть все выложить в сжатой до телеграфности форме.
А как же часто не дожидаются! И едет человек домой в пустом, стылом гортранспорте, день весь пошел псу под хвост, и другая одолевает мысль: доколе будем терпеть мы жонгляж нашим невосполнимым временем? Ведь это какой-то вечный двухминутный штраф, наложенный на широкие слои населения!
Наивный, конечно, скажет: все нормализуется. Возможно, к столам всех тех, кто в приемные часы должен сидеть на месте и принимать население, присобачат скобки с железным браслетиком для обхвата лодыжки.
Или: нудную обстановку приемных оживят, пропилят панорамные окна, внедрят раздачу в бумажных стаканчиках тонизирующего напитка «Саяны» за счет учреждения, поставят кокосы в кадках, на столах разбросают ребусы, и вдоль стен — топчаны с облучением лампами «горное солнце».
Или (вариант идеальный): принимающие граждан начальники вдруг возьмут и зауважают время принимаемых граждан, неуклонно начнут соблюдать часы приема и дни.
Мало, как мало верится в это во все.
Оттого так глупо выглядит замысловатый врун, объясняющий очередной свой невыход на работу тем, что молния попала в сцепку вагонов метро, отчего полпоезда осталось в туннеле. Какая же, говорят ему, молния — ив метро? А он говорит: шаровая, скатилась по эскалатору — и в туннель. А ему говорят: получи строгача.
Но злостному из злостнейших прогульщиков и ленивцев, когда он прямолинейно и незамысловато врет про двухсуточное сидение в приемной у зава райфо верят, и безгранично. И тем же обеляет свой поздний приход в семью преферансист, или гражданин неустойчивого морального облика, или загульные по пьяному делу и др.
Долой же идеализм! Пока суд да дело, пора самим принимаемым позаботиться о себе. Хватит тупых сидений в приемных. Займемся повышением кпд ожидания. Есть положительные примеры, товарищи. Один гражданин, дожидаясь в милиции выдачи нового паспорта, к моменту его получения проштудировал кораблевождение, ныне плавает штурманом по Волго-Балту с нефтегрузами первого класса. Трое, упорно мечтая пожаловаться на не-качество подбивки штиблет, так и не добились приема, но выучились лопотать по-иностранному. В переводах одного из троих скоро выйдет академическое издание Шиллера.
Только тут ключ к успеху. А также — в миниатюризации всего производственного. Тогда автосборщик ЗИЛа свободно сможет отпрашиваться в какую угодно инстанцию. Там, в приемной, он раскроет чемоданчик балетку, размотает на коленях конвейер, и, глядишь, пока до него дойдет очередь приниматься — выдаст пару самосвалов на экспорт.
От этого дела пострадает, конечно, выручка на гортранспорте. У миниатюризации есть свой минус. Ведь по рассеянности тот или иной человек расплатится за проезд то завалявшимся в кармане между мелочью блюмингом, то хлебозаводом. Но это, будем надеяться, в систему не перерастет.
Над вечным покоем
Нет. Никогда. Ни за какие коврижки.
Схватив клещами автора за язык, упираясь ему ногою в живот — все равно вы не вытянете из него ни строки об искусствах. Спаси, сохрани и помилуй.
Тогда как прежде было здоровье и был запал. Выл свой письменный стол в молодежной редакции, и в этом столе было столько клопов, что ключи в замках не провернешь.
И были в то далекое время два разнузданных трио с гитарами: «Лос Мазутное проездос» и «Вос Марьинос рощос». Это были срамные полулегальные трио, и концерты они всегда давали в клубах, что расположены по ту сторону Окружной москов ской дороги:
пели шесть занюханных личностей, подкопченные паяльной лампой до цыганской кондиции.
И с каким удовольствием было бахнуто по ним фельетоном! Как сладко было помыслить, что не выйдут более два трио в просцениум «бацать» чечетку и визжать, как кишки в блокаду.
Да, распались два коллектива, распались, волшебна сила печати. Но через сутки, как вышла газета, в тот единственный самый холодный час ночи, когда птицы засыпают на гнездах, два кирпича и булыга влетели автору в комнату, причинив кой-какие уроны. То они, «Лос Мазутнос проездос» с «Вос Марьинос рощос», давали прощальную гастроль критикану. Ах, милые, славные люди! Теперь осталось только мечтать о таких неприемлющих и несогласных.