Прелесть. II нет никакого разливанного моря литературы, разбегания глаз у книжных прилавков страны, шуршаний оглавлениями и каталогами, что голова идет кругом. Зримо упрощена схема жизни читателей: десять повестей на страну, восемь пьес, тридцать четыре стиха и жменя рассказов. Никакого забивания голов читающей публике.
А если принадоел, приелся стишок (все же не «Буря мглою», не «В рассветном холоде заголубели долы»), то можно название переновлять. Скажем, был у хваткого В. Кулиша стих «Ручей и песня», от множества перепубликаций приелся массам как таковой и вот уже внове взлетел он на шесток «Сельской нови» — «Ручей цыпленком»… А поскольку есть еще издания, возможны варианты: «Ручей ягненком», «Ручей слоненком», «Ручей бочонком» с итоговым «Ручей так».
Точно так и с рассказами. И коли уж чуткий Изольд Навумов подогревает, что рассказ приедается, то обязательно «В тихую стынь» сменится у него на «Поединок», потом и «Поединок» тихой сапой переновится, сменив начальные и конечные фразы, потом возникнет «Кадры расскажут» (он же «Баллада о Семгушкине») и «Полет «Шмеля» (он же «Над границей»).
И тут вам — база прочного писчего процветания, и тут вам — стройная духовная жизнь для читателей неоглядной страны.
Один недостаток метода — большие почтовые траты на авиа. Но если свести знакомство с пухленькой экспедиторшей из какого-нибудь там главка землетрясений и пыли, да будет та экспедиторша законвертовывать тексты в казенных пакетах, то решена проблема. Тьмы печатных изданий будут вами задействованы, возможно, последует назначение классиком, вселенская пригрянет известность, и даже у окулистов в больницах будут таблицы с твоим текстом: руЧЕЙ Бот ИнКОм
Берегись юза
Товарищ, не откажите мне во внимании. Позвольте приковать его на четверть часа к животрепещущей вопиющести.
Всяк живущий на земле боится то того, то сего. Кто боится лягушек. Кто — участкового. Кто — онкологии. Нет числа разнородности человеческих боязней и страхов.
Я тоже боюсь. Я боюсь человеческого автоматизма поступать или оценивать события как-либо однообразно. Думать о том ли, о сем ли всю жизнь неизменно. Я боюсь непереоценок ценностей, которые многим производить просто лень, если за этим не стоит ничего зловреднее.
Человек шагает по улице. Совершенно наш человек, плательщик, кружковый самообразованец, семьянин. И вот происходит несчастье: открыт люк мясного отдела в гастрономическом магазине. И человек сверзается в люк, с грохотом, вниз головою скользит по обитому жестью пандусу, вылетая к мясникам на разделочную колоду.
Что с ним будет у мясников? Страшное дело — автоматизм.
Но все зависало авторское перо над бумагой, а нс касалось бумаги. Может, зря затевать все это писание? Может, единично это мое отвращение и легкий ужас к автоматизму деяний.
Не единично. И вот я пишу. А разделил мои страхи Дружинин Ю. из Ухты. Он жертва автоматизма в оценках духовной своей категории.
Папа тов. Дружинина, сообщает он доверительно, был мещанином. Мама тоже. Себя товарищ Дружинин считает тоже мещанином — преемственность поколений.
А теперь поковыряемся маленько в вопросе.
Да, может быть, ветхозаветные мещане где-нибудь в Богодухове или Торжке были унылыми лабазниками, мастерами подсолнечного досуга. Сядут, бывало, бабуля с дедулей под древовидной геранью да столь нагрызут скорлупок за вечер, что, выложи их в Арктике темными сторонками кверху, покроют они всю Арктику, и потает ледовая шапка Земли, и второй настанет потоп.
Да, скудны духовными устремлениями были бабушка с дедушкой. Намнутся гречишных блинов, почешет дедушка меж лопаток костяным крючочком китайской работы, перекрестятся оба-два на икону «Двунадесятые праздники» да и в кровать с железными шишечками.
А что выходит в силу автоматизма? Так называемая интеллигенция, привыкши травить мещанина, привыкши считать, что в Мещанине ничто измениться не может, продолжала шпынять мещанина «мурлом», геранью, периной и семечками. Тогда как? Мещанин уже вовсю крутил патефон, пасынковал зарубежное растение фикус и, приходя со службы, был уже значительно выше того, чтобы просто слоняться по квартире, приставать к членам семьи.
Да, сказать этим интеллигентам, уклоняющимся от переоценок, — мещанин выписывал уже и газеты. Вы спросите его про инициалы Папанина, и он вам твердо скажет:
— И. Д.
Также радио висело у мещанина на стенке, и рубаху распояской давно он не носит, и наливками не пробавляется — пьет государственную продукцию, подсолнухи не грызет, и работает в самых разнообразных сферах, вплоть до дипломатической. И член ОСОАВИАХИМа он, и на турнике может запросто подтянуться одиннадцать раз — а ему все кричат и кричат:
— Мурло! Мещанин!
Граждане автоматисты и непереоценщики, вы неправы. Зря кричите вы о «мурле» тов. Дружинину из Ухты. Что там дедушка его или бабушка! Даже по сравнению с батюшкой и матушкой совершил он грандиозный духовный скачок.
Просим встать к зеркалу, вы, уничижители мещанского достоинства: чем вы лучше? У вас башмак на платформе? У мещанина ж еще платформистей. А что за мерзость, чем ясе это пахнет от вас? Да никак лосьончиком «Чебурашка»? А от мещанина пахнет не менее, чем шампунем «Париж-суарэ-партуз». И рубашка-батник на нем типа «Челленджер», и часишки электронные взамен механических.
И какая уж там герань, дорогой дружок-обличитель. У мещанина от герани теперь аллергия, герань для него — аллерген. Разве что изысканные сорта орхидей из Латинской Америки разводит нынче мурло, из тех, что растут на востоке бразильского штата Рио Гранде де-Сул.
И давайте-ка посравнимся в смысле образовательных цензов.
У вас что, педагогический? А у нас университет, биофак.
Ах, вы еще в самодеятельности шлифуете голосовые связки самодельным бель-канто? А у нас два курса консерватории по классу рояля. Ушел, покинул ввиду крепитации пальцев. Иностранный язык? Да так, владеем маленько латынью! Или предпочитаете пообщаться на наречии индейцев-тлинкитов? У нас как раз подоспела диссертация по этой тематике.
Также: что это, мы стоим да стоим? Это ваш мотоцикл «ИЖ-Планета»? Не сезон уже ездить на мотоциклах, вот и осадки идут в виде мокрого снега. А сядемте в мой автомобиль ВАЗ. Вы где живете? В Бибиреве, в седьмой части света? А я тут недалечко, перебиваюсь на улице Герцена. Заедем?
Да-с, вот и мой очаг. Здесь наращиваю свое мурло. Ну, перестаньте же шарить взглядом, я знаю, что вы высматриваете: рыжую фисгармонию, на которой в праздник пасхи я играю «Разлуку». Нету! Заменил аудиорамной квадрифонической установкой «БЕО-супер». Это как раз звучит Бадди Рич, «Засада в Килиманджаро». Алкоголик, наркоман, хулиган, а дарование до небес. Хотите, прокрутим что поинтеллектуальней? Хотя бы Карла-Гейнца Штокхаузена, «Гимны». За милую душу. И присядем. Так о чем мы с вами поговорим за рюмочкой «Йоганнисбергера Лангенберга»? Кстати, помогите, а то я, мурло и передвижная небокоптильня, что то запамятовал. Точно помню, что у летнего чижа 3869 перьев, а вот у зимнего — не то 6894, не то 5893. Не подскажете? Люблю точность превыше всего. И еще: как точно назывался кинофильм — «Леди Гамильтон» или «Люда Гамильтон»? Знаете ли, поспорил со своей собакой, такой смышленый у меня пес. Чау-чау. Он говорит, что «Люда».
И бегут в панике непереоценщики и критиканы от мещанина, скача вниз через пять ступеней, и вслед им несется:
— Для общего развития книжечку почитать не возьмете? Да не «Исмагил, шах турецкой», не лубок. Мне Кафочка полностью поступил, издание «Харпер и Роу».
Не иначе. И сидят непереоценщики на осенней скамье, поздние листья в косом полете ложатся на скользкие мостовые, где расставлены в пределах видимости по прямой таблички транспортников «БЕРЕГИСЬ ЮЗА!».
И первым — нет, он никак не софист! — говорит с надрывом и злобной запальчивостью самый горячий: