Выбрать главу

«Хорошо! Хорошо быть музыкантом!» — вот что подумал Володя.

Он сказал это Ольге, когда она к нему подошла.

— Тебе надо учиться музыке, — сейчас же сообразила Ольга.

— Что ты! — пробормотал бледный Володя. — Может быть, я буду инженером.

— Был же Бородин химиком и композитором, — веско возразила она. — Неужели? Нет, поздно. Теперь я не успею, — сопротивлялся Володя.

— Никогда не поздно! — убеждала Ольга. — Володя, хочешь, я начну с тобой заниматься? Я собираюсь быть учительницей музыки, как Наталья Дмитриевна. Мне просто необходимо иметь практику. Володя, хочешь? Давай! К нам в училище приходят ребята еще старше, чем ты.

— И… и ты считаешь…

— Ну конечно! Вдруг в тебе раскроется композитор? Вот мне и подвернулась педагогическая практика. Наталья Дмитриевна обрадуется! — Ольга что-то мысленно взвесила и деловым тоном распорядилась: — Послезавтра, в четыре часа.

— Спасибо, — сказал Володя. Наверное, надо было проводить Ольгу до дому. Поздно, на улицах погасли огни. Но Володя сказал — до свиданья. И они расстались.

АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ

Школа полна была зелени. Цветы стояли в классах, в коридорах, в зале, в учительской и, что новичков поражало, на перилах лестницы. С перилами пришлось повозиться.

Ботанический актив Варвары Степановны поломал головы над устройством сверху перил деревянного желобка для цветочных горшков. Теперь от первого до третьего этажа вдоль всей лестницы стояли цветы. Школа была похожа на зимний сад.

Андрей Андреевич удивлялся тому, как незаметно и легко работает Варвара Степановна.

— Что я особенного делаю! — махнет рукой. — Люблю и делаю.

Делала же она важное дело: цветоводство в школе и на школьном участке начато было ею давно и благодаря ей привилось во многих школах и семьях. Варвара Степановна выпустила из школы не мало будущих ботаников и цветоводов, внушив им самое важное, что может внушить учитель: бескорыстную страсть к своему труду.

Андрей Андреевич, уходя из школы, рассчитывал встретить Варвару Степановну на улице, а она поднималась ему навстречу по лестнице. Варвара Степановна одевалась в темно-синий костюм и светлую блузку с такими нарядными воланами и вышивками, что у этой пожилой, седеющей женщины учились вкусу и изобретательности все молодые учительницы. Прическу она носила старинную, с валиком надо лбом, и все в ней — этот валик, живые глаза, низкий голос, веселость — было своеобразно и привлекало внимание.

— Варенька! — сказал Андрей Андреевич, улыбаясь жене.

— Пообедай. Отдохни. Погуляй, — заботливой скороговоркой ответила Варвара Степановна. Устал? — Она смахнула пылинку с рукава Андрея Андреевича.

Начиналась вторая смена. Варвара Степановна пошла на уроки, Андрей Андреевич — домой.

Он любил ходить пешком не спеша. Идти недалеко: пересек улицу, свернул в тупичок — и дома.

Огромный пес породы сенбернар, коричневый, с белым пятном на лбу, медленно вышел из комнаты и, ожидая, пока хозяин разденется, стал возле и кротко смотрел на него.

— Что, Великан? — спросил Андрей Андреевич. — Хандришь? Ну, ну, не распускайся, старик! Как там наши озорники поживают?

У окон среди цветов жили в клетках чижи. Они охорашивались, чистили перышки, перепархивали с жердочки на жердочку и начинали посвистывать, чуя весну.

— Не за горами весна, — сказал Андрей Андреевич.

Он разогрел на кухне обед, поел, вымыл за собой посуду и, позвав Великана, вышел во двор. Великан неторопливо побрел вдоль дорожки, усаженной кустами акации, голые ветки которой, как метелки, топорщились из высоких сугробов. Андрей Андреевич принялся колоть дрова. Березовое сухое полено гулко хрустнуло, развалясь под топором на половинки. Андрей Андреевич с удовлетворением крякнул. После второго полена он сбросил с плеч куртку и шапку и, встряхивая головой, когда на лоб падали волосы, колол дрова с азартом и радостью во всем теле. Потом отнес одну охапку дров в комнату, снял рукавицы, досуха обмахнул веником валенки.

В доме было тихо и от цветов и чижей в клетках по-особенному уютно. Андрей Андреевич любил тишину своего дома и тупичка, такого «уездного» с деревянными домишками, где летом мостовая зарастал подорожниками и гусиным щавелем, а зимой наваливало сугробы снега. Досаждала, правда, осенняя грязь, в буквальном смысле по колено, но Андрей Андреевич не променял бы свой тупичок ни на какие проспекты с яркими витринами, автобусами и трамваями, от грохота которых в окнах дребезжат стекла.

«Старой закваски человек», — говорили про Андрея Андреевича. А иные за приверженность учителя к домашней тишине называли его ретроградом. В доме «ретрограда», кроме птиц и цветов, водилось великое множество книг. Иногда в школу звонили из книжного магазина или букинистической лавки, и после уроков Андрей Андреевич, постукивая палкой, быстрее обычного шагал на центральную улицу за новинкой или, наоборот, старинным каким-нибудь томом с желтыми страницами и славянской вязью букв, который продавец вытаскивал из-под прилавка, многозначительно вручая историку: