— Не отказался, — буркнул Юрий.
— А долго будешь подготавливать?
— Долго.
Лаптев проводил Юрия до дома, но ни тот, ни другой не проронили больше ни слова.
— Пожалуй, я сегодня к тебе не пойду, — решил Лаптев, остановившись в подъезде.
— Всего! — бросил Юрий и, не оглянувшись, побежал вверх по лестнице.
«ЛУННАЯ СОНАТА»
Школьный комитет постановил устроить вместе с заводскими ребятами вечер в честь защитников мира.
— Одно выступление для вечера Мира у нас обеспечено, — сказал Андрей Андреевич. — Володя, договорись с Ольгой Марфиной о музыке.
— Идея! — воскликнул Сергей Чумачов. — Кстати, я слышал Марфину в Филармонии, на молодежном концерте… Новиков, комитет комсомола тебе поручает…
Никто не знал, какую бурю в душе Володи подняли эти слова. Он потерялся. Он смотрел на Сергея Чумачова в таком смятении, словно тот предложил ему бултыхнуться в Волгу с моста вниз головой.
«Что мне делать?» — думал Володя. Поручение договориться с Ольгой привело его в ужас.
Впрочем, это неверно. Пока он самым коротким путем, переулками и через знакомые дыры в заборах, добирался из школы до дома, настроение его изменилось. Неужели он снова попадет к Марфиным? Володя представил старый сад за окнами, черный рояль в крохотной комнатке Ольги. Он был так рад, так хотел еще раз побывать в доме Марфиных, что совершенно не помнил, за что был обижен на Ольгу. В чем она виновата? В том, что он не стал музыкантом?
А через несколько минут Володя понял, что никогда не решится прийти к Марфиным.
Весь вечер он был беспокоен: то возбужден, то задумчив.
Павел Афанасьевич наконец спросил:
— Что у тебя стряслось? Давай-ка обсудим.
Нет, этот вопрос Володя не мог обсуждать с отцом. Не мог. Сам не знал почему.
— Кажется, голова заболела, — сказал он и ушел спать для того только, чтобы убраться долой с глаз отца.
Но на него напала бессонница. Володя слышал, как улегся отец, как за окнами утихли трамваи, наступила ночь, а он все не спал, ворочался, думал:
«Как быть? Как мне быть? Я не могу к ним идти!»
Вдруг его осенила счастливая мысль: на переговоры с Ольгой Марфиной пойдет все бюро.
И тогда он уснул.
В следующий же вечер они втроем отправились к Марфиным. Коля сначала наотрез отказался. Никто не знал, что случилось прошлой весной на концерте, Коля никому не рассказывал, как чуть не вытолкал из школы музыкантшу Ольгу Марфину. Этот позор навсегда останется тайной.
— Не пойду. Без меня обойдетесь, — категорически заявил Коля Зорин.
— Ах ты, общественник! Что мы, в гости тебя приглашаем? Идем! — грозно приказал Кирилл. — Мы идем выполнять комсомольское задание. Если бюро — так бюро в полном составе.
— Ладно. Пойду, но говорить там не буду. Сами разговаривайте.
— А мы тебя хотели главным оратором выдвинуть! — засмеялся Кирилл.
Так или иначе, они собрались и пошли.
Были сумерки. Стоял серый, неприветливый вечер с хмурым, пригашенным небом, без зари. Володя и Коля всю дорогу молчали. Говорил один Кирилл. Его густой, хрипловатый голос гудел на всю улицу, как труба. Кирилл толковал обо всем, что взбредет в голову. Скоро зима — коньки, лыжи. Здорово! В кораблестроительном кружке дела подвигаются. Здорово! Все было здорово.
— Идемте сюда, — сказал Володя и с замиранием сердца ввел товарищей в старый, заросший кустами сирени и акации сад. Темная ель положила широкие лапы на земле возле входа в Ольгину комнату. Шиповник грустный, пустой. Дверь в Ольгину комнату закрыта по-зимнему.
— Есть другой вход. Через кухню, — сказал Володя.
— Она очень ученая? — осведомился об Ольге Кирилл. — Наверное, все свою музыку изучает?
Но они застали Ольгу не за музыкой.
Еще раздеваясь, они услышали взрывы хохота.
— Татьяна учится ходить, — улыбаясь, объяснила Анастасия Вадимовна, открывшая мальчикам дверь. — Давно, Володя, вы у нас не были!
Давно, но в доме все по-старому. Так же поскрипывали половицы, посередине комнаты стоял широколапый круглый стол, к стене прислонился неуклюжий буфет, темный сад смотрел в окна. Крохотная девочка, только что оторвав ручонки от дверного косяка, с выражением отваги и удивления в глазах сделала первый шажок, но, увидев незнакомых людей, шлепнулась на пол и, скривив губы, разразилась громким плачем без слез. Ольга подхватила с пола сестренку и, целуя ее беленькую головку, пряча от гостей лицо, смущенно повторяла:
— Не плачь. Пришли дяди. Добрые дяди. Не плачь.
«Дяди» неподвижно стояли в ряд у порога.