«Верно ведь, суматошный! — улыбнулся он. — Чего я грызу себя? Бывало, чтобы нужное рационализаторское предложение закопали в архив? Не бывало. И не будет. Выдержка, Павел Афанасьевич, выдержка!»
Он вошел в цех. Все его слесарное отделение при цехе контрольно-измерительных приборов размещалось в одной комнате. Здесь не было ни поражающих грандиозностью и шумом машин, ни конвейеров, но Павел Афанасьевич любил свою слесарную и ревностно следил за тем, чтобы каждое рабочее место содержалось в образцовом порядке. Его собственный столик, где в запертых ящиках хранились наряды на работу, журналы с рабочими записями, чертежи, всегда был накрыт листом белой бумаги, возле чернильного прибора стоял хорошенький настольный календарик, и с первого же взгляда на этот уютный, обжитой уголок можно было понять: человек, поселился здесь добротно и прочно. Впрочем, добротность, обжитость здесь ощущалась во всем, и ученики, попадая из фабзавуча в отделение Павла Афанасьевича, быстро привыкали любить станок и щеголять друг перед другом его аккуратным видом и до блеска начищенными частями.
Сегодня был получен новый наряд на ремонт деталей для терморегулятора в цех вулканизации. Павел Афанасьевич, придя на завод до сменного гудка, наметил дневные нормы, проверил запас материала, оглядел станки и инструменты.
Тоненькими голосами запели станки. Слаженность, какой начался день, развеселила Павла Афанасьевича.
Он почувствовал упрямое желание действовать.
«Хватит! Дожидаться у моря погоды больше не буду. Пойду напролом. Выдержка — дело хорошее, однако под лежачий камень вода не течет, это тоже верно».
Под конец смены он вошел в кабинет начальника бриза Романычева в самом воинственном расположении духа.
По тому, как Романычев рассеянно кивнул в его сторону, приглашая садиться, как одернул халат, сердито выдвинул ящик стола и тотчас задвинул, Павел Афанасьевич понял — начальник бриза недоволен его приходом.
Чувствуя, как в нем закипает гнев, Павел Афанасьевич, чтобы не сорваться, молчал.
«Пусть-ка сам заговорит. А мы послушаем. Пусть». Действительно, перестав суетиться, Романычев откинулся на спинку стула и сложил на животе пухлые, короткопалые руки:
— Пришел?
— Нужда привела, — сдержанно ответил Павел Афанасьевич.
— Твоя скалка вот у меня где сидит! — Романычев постучал себя кулаком по загорбку. — Индивидуалист ты, Павел Афанасьевич!
— Эк, куда хватил! — не обидевшись даже, удивился Павел Афанасьевич.
— Ну как же не индивидуалист? — брюзгливым тоном продолжал Романычев. — Если с государственной точки зрения посмотреть на перспективы завода, так ведь скалка твоя — пустячок, Павел Афанасьевич!
— Мой «пустячок», значит, стал поперек перспективам завода?
— Не погоняй ты меня, Новиков, родной! Не вытягивай душу! — плачущим голосом уговаривал Романычев. — Руки у нас до тебя не дошли. У нас сейчас в подготовительном цехе…
Павел Афанасьевич вскочил.
— Я о подготовительном цехе пришел сюда говорить или о своем предложении? — закричал он. — Ты каждого, кто тебе предложение приносит, индивидуализмом коришь?
— Ну буян! Эк буян! — вздохнул Романычев.
— Долго протянете? — собираясь уйти, резко бросил Павел Афанасьевич.
— Недолго! Ох! Ох! Недолго! — заохал Романычев. — В технический отдел на заключение дал твою скалку, неприветливый ты человек!
— Василию Петровичу?
— Да. Опять недоволен? И рационализаторская бригада цеха скалкой твоей занялась. Мало? Что еще? Говори.
— Ничего. До свиданья.
Должно быть, оттого, что он рассердился еще в кабинете начальника бриза, и разговор с Василием Петровичем получился нескладным.
Он разыскал инженера в сборочном цехе.
— Рассмотрели предложение? — закричал Павел Афанасьевич, подойдя к инженеру.
Тот пожал плечами.
— Когда? — еще громче закричал Павел Афанасьевич, стараясь перекричать шум станков.
Тот снова пожал плечами.
Павел Афанасьевич постоял, махнул рукой и, сутулясь, пошел вдоль цеха. Он глядел под ноги, но все же заметил усмешку на безбровом, гладком, как у женщины, широкощеком лице Путягина. Этот Путягин по выработке нормы шел вторым за Петей Бруновым. А неясный, однако, человек — все помалкивает.
Кажется, он выдвинут в рационализаторскую бригаду. Эх, неважны твои дела, изобретатель Новиков!
На лестничной площадке при выходе из цеха Павла Афанасьевича неожиданно догнал инженер.
— Занят по горло, — извиняющимся тоном сказал инженер. — Голубчик, вы не поверите… Придется подождать.