— Привык. Подожду, — ответил Павел Афанасьевич, стараясь казаться равнодушным. Уж жалеть-то он себя не позволит!
— Боюсь одного… — загородил ему дорогу Василий Петрович. На его красивом и белом, с высоким, лысеющим лбом и светлыми глазами лице появилось выражение заботы. Почему-то он вынул блокнот, перелистал несколько страничек. — Голова у вас великолепно устроена, Павел Афанасьевич! Я всегда и каждому прямо скажу — великолепно! Боюсь одного… Смущает меня техническое выполнение замысла. А идея прекрасна! Жаль, если снова провалим. — Инженер поднял на Павла Афанасьевича светлые, навыкате глаза. — Стыдно, если опять оскандалимся, товарищ Новиков!
— Стыд беру на себя, — угрюмо буркнул Павел Афанасьевич. — Да что вы пугать меня все взялись! — вдруг воскликнул он, почти с ненавистью глядя на выпученные глаза и мгновенно покрывшееся красными пятнами лицо инженера. — Я чего от вас добиваюсь? Дайте заключение: верны расчеты или неверны? Да или нет? Всё. Ничего мне от вас другого не требуется.
— В самые ближайшие дни вы услышите, да или нет, — раздельно, с холодной сдержанностью ответил инженер и, круто повернувшись, ушел.
К себе в кабинет он вбежал, гневно кусая губы и дергая у шеи туго завязанный галстук. Этот слесарь вообразил, должно быть, что у него, Василия Петровича, нет других дел, как изучать предложение рабочих! Не спите, не ешьте, Василий Петрович, но извольте незамедлительно рассмотреть изобретение Новикова. А вы подумали, товарищ изобретатель, о том, что инженер свой авторитет ставит на карту, давая заключение? А если ошибка в проекте? Кого попрекнут? Над кем посмеются?
Василий Петрович вынул из портфеля чертеж Новикова и, постукивая костяшками пальцев о стол, хмуро разглядывал его.
Как будто все ясно в чертеже, но именно эта ясность и смущала Василия Петровича. Решить сложный замысел конструкции механической скалки таким простым способом казалось ему невероятным. Он был убежден, что в этой простоте и таится ошибка, но в чем она, разгадать не умел.
Может быть, инженер и сам не догадывался, отчего так упорно ищет ошибку в проекте. В глубине души Василий Петрович не верил в возможность механизации сборки шины. Нет, товарищ Новиков, не так-то это легко! Давно изобрели бы без нас, если б было легко.
«Однако как же мне поступить? Э! Погожу, что скажут другие. Кому охота голову первому ломать?»
Решив так, Василий Петрович спрятал чертеж в ящик стола и запер на ключ. Пусть полежит, а там будет видно.
Павел Афанасьевич между тем в это время пешком возвращался домой. Он устал. Морозный воздух не бодрил, как утром. Не радовал хрусткий снег. На душе было смутно и тягостно.
Как всегда, когда что-нибудь его обижало, Павел Афанасьевич прежде всего начинал проверять себя. Верно ли сам он держался? Нет, и сегодня опять сплоховал. Зачем медведем полез на Романычева? С Василием Петровичем раскричался…
Сейчас, оставшись один, он старался все обсудить без горячки.
«Было когда-то, что завод ждал твоего механизма, а ты его провалил? — мысленно спрашивал себя Павел Афанасьевич. — Потом провалили другие. Если изобретение два раза проваливается, в третий раз его встречают без веры».
Ничего несправедливого не было в таком положении вещей. Все понятно, естественно. Но, едва Павел Афанасьевич начинал думать о начальнике бриза и Василии Петровиче, его душил гнев: «Трусы, трусы! Ну трусы!..»
Что теперь делать? Ждать…
Есть один выход — идти в партбюро цеха. Как хотелось бы Павлу Афанасьевичу обрадовать своего старого друга Дементьева:
«Сергей Ильич! Товарищ секретарь, принимай рапорт. Задание выполнено. Специалисты проверили, утвердили — дело без промаха!»
Как хотелось Павлу Афанасьевичу с победой прийти в партбюро! Но, видно, далеко тебе, изобретатель, до победы. Павел Афанасьевич так глубоко задумался, что долго не узнавал сына в пареньке, который шагал впереди. Володька!
Странно, он почувствовал себя спокойней и тверже при сыне.
— Дело мое, Владимир, правильное, — сказал Павел Афанасьевич. — Государству нужное. Не отступлю.
«Значит, папа не ошибся, — подумал Володя. — Но что же случилось?»
Володя понял это немного позднее, когда они вернулись домой.
Дома их ждали гости — Петя Брунов и черноглазая, по-мальчишески подстриженная девушка, инженер Екатерина Михайловна. Она сидела рядом с Петей на краешке дивана и вся выпрямилась, когда в комнату вошел Павел Афанасьевич, — ее худенькая шея, стянутая высоким воротничком черного платья, стала длиннее и тоньше.