— Нет. Откуда я знаю? — смутился Юрий. — Они всегда горой за виновного…
— Едва ли, — возразил Андрей Андреевич. — А хочешь, Юрий, я тебе объясню? Дело в том, что ты всех обидел, связав вину Володи с его докладом о музыке. Не только Володю — всех. Понятно тебе? Критиковать надо за то, в чем человек виноват. А ты и хорошее и плохое свалил в одну кучу.
— Правильно! Правильно! Верно! — закричали ребята.
Солнце, запутавшееся в ветвях тополя за окном, вдруг побежало по классу золотыми лучами. Кирилл Озеров, жмурясь от света, с упреком сказал:
— Эх ты, Володька! Не ушел бы на Волгу, и разговору бы не было!
— А обманул Гликерию Павловну? Об этом забыли? — упрямо напомнил Юрий.
— И мы не забыли, и Володя все понял, — возразил Андрей Андреевич. — Итак, ребята, вопрос ясен. Мы не будем передавать его на комитет — разобрались сами.
— Андрей Андреевич! Вы нарушаете демократию! — запальчиво воскликнул Юрий.
— Нет. Я вношу предложение.
— Не передавать! — хором подхватили ребята.
Юрий вытер влажный от волнения лоб. Сегодня почва ускользала у него из-под ног: то он чувствовал себя твердым и правым, то колебался, то опять оживал, и вот вышел кругом виноватым.
«А все из-за Володьки. Но погоди радоваться, Новиков! Все равно — я был всегда впереди тебя, впереди и останусь».
— Переходим ко второму вопросу, — объявил Юрий. При создавшемся положении вещей только второй вопрос мог спасти его авторитет. — Скоро экзамены. О подготовке к экзаменам…
СКУЧНО ЖИТЬ ЕЛИЗАВЕТЕ ГАВРИЛОВНЕ
Елизавета Гавриловна кормила отца обедом. Он сидел за кухонным столом и, не торопясь, ел гречневую кашу, а она, сложив на груди руки, молча стояла у плиты.
Старик одряхлел. Его седые волосы за последний год совсем поредели, борода торчит жидким клинышком.
И одежонка у отца обветшала, на пиджаке порван карман.
Отец кончил есть, вытер ладонью рот и усы и свернул цигарку:
— Ну спасибо. Покурю да пойду. Унести ноги, пока твой не вернулся с завода.
— Снова за старое? — гневно спросила Елизавета Гавриловна. — Зря вы, папаша, к Василию Петровичу придираетесь! — быстро, с досадой заговорила она. — Чем он обидел вас? Вы от него за всю жизнь слова дурного не слышали.
— Дурного не слышал, да и хорошего не запомнил.
Это верно. Василий Петрович ни разу прямо не сказал, что близкие отношения с тестем, старым, иной раз пьяненьким ночным сторожем из-за Волги, ему не по сердцу. Но он так тягостно умолкал, когда старику случалось к ним заглянуть, что отбил у Елизаветы Гавриловны охоту часто звать отца в гости. Старик тоже хорош! Любишь дочь — с немилым зятем мирись. Он — нет. Наглядится, пока в гостях посидит, и, как репей, прицепится к дочери с колючими, едкими насмешками.
— Твой Василий Петрович оттого на людей косится, словно на пятницу середа, что в голове у него реденько засеяно. Лицом-то он сокол, да умом тетерев.
— Зря вы, папаша, зря… — противится Елизавета Гавриловна.
Старик тряхнет жиденькой седой бороденкой и еще злее отрежет:
— Смирна ты, Лизавета! Смирен пень, да что в нем?
Встречи с отцом не раз стоили Елизавете Гавриловне тайных слез.
— Дайте починю карман, — хмуро сказала она.
Старик снял пиджак и, пока дочь частыми стежками зашивала прореху, свернул новую цигарку из газеты, туго набил махоркой и опять закурил.
Елизавета Гавриловна перекусила зубами нитку, встряхнула пиджак:
— Нате.
Он оделся и, кряхтя, стал натягивать сверх пиджака полушубок, который почти круглый год не снимал с плеч.
— Вас зовут, переезжайте к нам жить, — не глядя в глаза отцу, сказала Елизавета Гавриловна.
— Хе-хе-хе! — засмеялся старик. — Кто зовет? От зятька Василия Петровича приглашения не было. А твое слово, Лизавета, не в счет. Ты здесь не самостоятельная. В подчинении ты. — Он сердито застегнул на крючки полушубок, перебрал в руках шапку. — Ну, прощай покуда. Егору поклон.
Старик упрям, так и не привык внука звать Юрием. Заладил свое — Егор да Егор.
— До свиданья, папаша.
Пусть уходит! Трудно Елизавете Гавриловне со своим своевольным, за всю жизнь не нажившим ни добра, ни почета острословом-отцом.
Сегодня он, видно, взялся вконец доконать дочь упреками:
— Я тебе, Лизавета, образование дал. Зачем я тебя семь лет учил? За инженера замуж вышла? Экий почет! У других дочки рабочие да служащие… Будь у меня дочка сама по себе, может, и пришел бы к ней век доживать…