— Давай выручай, брат.
Юрий вытащил руки из карманов, шагнул к Толе Русанову, схватил за плечо и тряхнул:
— Пойдешь извиняться?
— Ты чего? Пусти! Ну пусти… — бормотал Толя, стараясь вырваться.
— Пожалуй, пойду-ка я сам, — решил Юрий, отпуская Русанова. — Нахулиганите — ив кусты! А из беды вытаскивать — Брагин. Подождите меня здесь. Да тихо, смотрите!
Наскоро пробрав ребят, Юрий побежал искать Петра Леонидовича. Такая уж должность комсорга — улаживать неприятности.
Впрочем, Юрий был рад, что ребята снова ему подчиняются. Вот, не к Новикову обратились за помощью!
Андрей Андреевич, оставив семиклассников, направился в кабинет директора. «Твой корабль, капитан, сидит на мели. А пора кораблю тронуться в плавание», — подумал он и вошел в кабинет.
Сегодня директор пригласил учителей седьмых классов на совещание. Когда Андрей Андреевич вошел, учителя уже собрались.
Математик, полузакрыв глаза, отдыхал в кресле. Андрей Андреевич сел рядом с ним. Он видел — длинные бледные пальцы Петра Леонидовича беспокойно задвигались: постучали по коленке, погладили ручку кресла.
— Голубчик, Петр Леонидович! Ребята чувствуют себя виноватыми перед вами, — сказал Андрей Андреевич.
Математик дернул плечами и ничего не ответил.
Директор объявил заседание открытым. Речь шла о весенних экзаменах.
— Товарищи, мы заканчиваем пятый послевоенный учебный год, — сказал директор и, подняв на лоб роговые очки, сделал короткую паузу.
Директор знал силу своего коллектива, но знал и все его слабости. Вон добродушная Гликерия Павловна мирно греет на солнышке спину. Подосадовав на то, что не успеет вовремя приготовить ужин своему Ивану Арсеньевичу, с удовольствием сидит на собрании, надеясь чему-нибудь здесь поучиться.
Петр Леонидович, насупив брови, скучно разглядывает узоры ковра под ногами. У Ирины Федоровны, напротив, чуть испуганное ожидание во взгляде. Директор решил поговорить обо всем. И о том, что учителю со старым багажом век не прожить. Надо в гору шагать, Гликерия Павловна! Географичка обиженно подожмет румяные губки, проворчит что-нибудь вроде «как знаем, так и шагаем», потом грустно кивнет головой и согласится.
Или вот Петр Леонидович…
Умный учитель, а с классом разлад. Класс виновен, но, должно быть, и учитель не ищет путей. А Ирине Федоровне надо сказать, что одними красивыми лекциями грамоте учеников не научишь.
Когда очередь дошла до седьмого «Б», Андрей Андреевич услышал вопрос, которого ждал:
— Кажется, в классе движения пока не заметно?
— Пока мало заметно, — ответил Андрей Андреевич.
— А пора бы сдвинуться с места, — повторил директор почти те же слова, которые совсем недавно Андрей Андреевич сказал себе сам.
Едва речь зашла о седьмом «Б», математик резко выпрямился в кресле.
— В этом легкомысленном и неприятнейшем классе… — начал он тонким от раздражения голосом.
— Седьмой «Б» неприятен! — всплеснув руками, воскликнула Гликерия Павловна. — Чем он вам не пришелся по сердцу? Седьмой «Б»… Ну и ну!
— Если в классе ходят на головах…
— Да ведь дети! Ребятишки еще! — укоризненно прервала Гликерия Павловна. — Андрей Андреевич, что вы молчите? Плох ли ваш класс?
— Плох, Гликерия Павловна.
— Ну и ну! Да чем, объясните!
— Класс плох тем, Гликерия Павловна, что недостаточно хорош, — ответил Андрей Андреевич.
— Самокритика! — понимающе кивнула Гликерия Павловна и обмахнула кружевным платочком разгоревшиеся щеки.
— Позвольте, товарищи, и критикой заняться, — желчно заговорил Петр Леонидович. — Вы, Андрей Андреевич, мастер. Вы два месяца в классе. Мы надеялись — с вашим приходом дела сразу повернутся по-новому. Однако где перелом, я вас спрашиваю? Нет перелома! Ваш класс требует крутых и решительных мер. Где эти меры? Андрей Андреевич, извините меня, вы либерал — ваш класс скоро на головы встанет… Извините, я высказался и хотел бы услышать ответ.
— Крутых мер не знаю, в мгновенные переломы не верю, — ответил Андрей Андреевич.
Петр Леонидович откинулся в кресле, лицо его приняло безразлично-скучное выражение.
«Чего от вас ждать, в таком случае?» — говорило это погасшее лицо.
— Твое предложение, Андрей Андреевич? — обратился директор к старому другу.