Елизавете Гавриловне о своем посещении Марфиных Василий Петрович ничего не сказал.
ТЫ У МЕНЯ НЕОБЫКНОВЕННЫЙ, ОТЕЦ!
В тот воскресный вечер, когда у Павла Афанасьевича в семье Марфиных завязывалась новая дружба, Володя был дома.
Бабушка спала. Вечер был одинокий и тихий. Володя невольно задумался о своей жизни.
Все хорошо в его жизни, и одно только плохо и грустно: затянувшиеся холодные отношения с отцом. Володя не мог заставить себя подойти к нему и сказать: «Погляди-ка мой табель. Задумал — добился!»
Отец молчал, и Володя молчал.
Бабушка не раз журила Володю:
«Надулся, как сыч! Повинись, мил человек! Вина с плеч долой — и на сердце покойно. У, норовистый!»
Этот норов Володе просто жить не давал. А что он мог поделать?
Раздался звонок. Володя с таким равнодушным видом пошел открыть дверь, что отец никогда не догадался бы, как его ждали.
Но это был не отец. Вошла Екатерина Михайловна. Она была в голубом весеннем костюме, в белой шляпе с широкими полями — такая красивая, что Володя даже не сразу ее узнал.
— Папы нет, а бабушка спит, — сказал он.
— В таком случае, я с тобой посижу, — ответила Екатерина Михайловна и села, положив на колени белую шляпу с незабудками. — Ну, что же ты меня не занимаешь? Хозяин должен что-нибудь придумать, чтобы гостье не было скучно.
Задала она задачу Володе! Он с шумом передвинул стул, надеясь разбудить бабушку. Бабушка не просыпалась. Тогда Володя спросил Екатерину Михайловну, не слышала ли она, какая команда выиграла сегодня на футболе. Нет, Екатерина Михайловна не слышала. Он долго размышлял и наконец задал новый вопрос:
— Как вы думаете, сколько сейчас времени?
Екатерина Михайловна закрыла лицо шляпой и беззвучно смеялась, а Володя молча смотрел, как колышутся незабудки. К счастью, вернулся отец. Может быть, случилось что-то хорошее или неожиданный приход Екатерины Михайловны его так обрадовал — отец словно забыл о размолвке с Володей.
— Сынок! Живо чайник! Мыслимое ли дело, такую редкую гостью не попотчевать чаем? Мы и наливочки сыщем, если новости добрые.
— Добрые новости, Павел Афанасьевич!
В кухне громко шумел примус, словно торопился наверстать упущенное Володей время. Чайник закипел в один миг.
Екатерина Михайловна расставила посуду, нарезала тоненькими ломтиками хлеб и веером разложила их на тарелке.
Отец налил в рюмки тягучую сладкую наливку. Кровь бурными толчками разнесла веселое тепло по всему телу Володи. Хорошо! Отец снова весел, дома уютно, интересно слушать разговор отца с Екатериной Михайловной.
Новости были необыкновенные. Володя узнал, что Петя Брунов, этот ладный и ласковый парень, который ему понравился с первого раза, был на волосок от увечья. Хорошо, что сорвавшаяся со станка скалка пролетела, по счастливой случайности, мимо, задев его лишь за плечо.
Екатерина Михайловна рассказывала, что сегодня навестила Петю в больнице, что скоро он вернется на завод, и глаза у нее блестели тем радостным оживлением, которое делало ее лицо красивым и новым.
Отец неторопливыми глотками пил крепкий чай и молча слушал Екатерину Михайловну.
— Какой случай, Павел Афанасьевич! — возбужденно говорила она. — Счастье, что кончилось благополучно… Но как будто нарочно это произошло, чтобы агитировать за ваш механизм. Ведь теперь ясно всем — ваш механизм навсегда прекратит аварии. Что делать путягиным? Сдаваться! Сама жизнь толкает староверов на новое.
— Поглядим, что опыт покажет, — задумчиво ответил Павел Афанасьевич.
— Павел Афанасьевич! Вы… вы не будете ждать Петю? — с тревогой спросила Екатерина Михайловна.
Он молчал. Радостное оживление на лице ее сразу погасло, словно фонарик притушили внутри.
— Брунов выйдет из больницы через неделю, — робко сказала она. — Может быть, раньше. Возможно, он выйдет через пять дней, Павел Афанасьевич!
— Пять дней… Механизм-то готов? — полувопросом ответил Павел Афанасьевич.
— Что такое вы говорите?! — тихо сказала она.
Она пристально посмотрела на Павла Афанасьевича, медленным жестом отвела со лба черную челку, встала и надела шляпу:
— Ваше дело, Павел Афанасьевич. Прощайте.
— Папа! Что ты?! — испугался Володя.
Неужели отец так и отпустит Екатерину Михайловну?
Но вдруг они с Екатериной Михайловной увидели, что отец смеется, прямо-таки трясется от смеха. Екатерина Михайловна сорвала с головы свою нарядную шляпу и бросила на диван:
— Павел Афанасьевич! Милый!