Оставили, значит. Мастер хвалится: «Моей милостью держишься, Федька!»
Федор только зубами скрипнул. С того времени вовсе стал он задумчив. Вечерами начал куда-то похаживать. Мне и невдомек, что Федор занялся политикой.
Ничего я не понимала в ту пору. Федор из дому — я в слезы. Рушится, думаю, жизнь. Ну вот. Прошел год после свадьбы. Взбрело мне в голову к годовщине какой-никакой подарок Феде подарить. А из получки и копейки не выкроишь.
Дай-ка, думаю, наберу земляники да на губернаторскую кухню снесу. А почему про губернатора вспомнила? В поварах у него жил наш деревенский земляк, Елисей Захарыч. Губернаторы менялись — Елисей Захарыч бессменно при кухне состоял главным поваром.
В воскресенье встала затемно, никто и не слыхал, как вышла из дому. Почти что все восемь километров пробежала бегом. Солнце едва поднялось, как я в первый перелесок вступила. Утро стояло ясное, тихое. Иду лесом, во весь голос песню пою, а у самой слезы ручьем. Дала себе волю — выплакалась. Легче стало. А как попала на поляну, что вся закраснелась от ягоды, печаль словно рукой сняло. Опустилась на поляну, да так и не разогнулась, пока полную корзину не собрала. И какое веселье собирать спелую ягоду для чужого стола? Молодость, видно, веселила. Над головой березы шумят, птицы щебечут. Глянула назад: словно нетронутая поляна лежит, снова красная, только поперек неширокий след протянулся. Села я отдохнуть, обхватила колени руками. И неохота домой, в угол свой у порога, идти.
Люди, люди! Жизнь ваша неласковая!
…Вернулась в город к шести часам утра, да прямо и махнула к губернаторскому дому.
В ту пору на Волжскую набережную, где стоял губернаторский дом, простой народ не пускали. Я думала спозаранок незамеченной пробежать, ан из полосатой будки городовой вылез:
«Стой, девка! Назад!»
«Дяденька, позвольте. По заказу губернатору ягоды несу».
Городовой отвернул в корзинке лопух — ягоды, верно.
«Ступай».
Бабушка весело засмеялась:
— Озорна я, Володюшка, в молодые годы была! Бьют меня напасти, а я раз от разу озорней да смелей. Так и в тот день задумала до губернатора добраться — добралась! Допустили сначала к Елисею Захарычу, в кухню. Я о земляке знала, а сроду не видывала.
Колпачок на нем белый, белый балахончик, щеки красные, толстые. Я ему в пояс:
«Барин, не откажись ягодки покушать!»
За «самого» приняла. «Барином» земляка и купила.
Елисей Захарыч высыпал ягоды в тарелку.
«Идем! Глянешь хоть издали на губернатора, дура! Память останется».
Подивилась я тому, что повар повел меня не в палаты, а снова на набережную.
«Где ж он тут живет, дяденька Елисей Захарыч?»
«Первое дело — про губернатора положено говорить не „он“, а „их превосходительство“. Второе — их превосходительство имеют привычку по утрам на Волге рыбку удить. Понимай, темная голова!»
Ну, спустились с высокой набережной по лестнице к воде. У берега на тихой воде стоит плот, на плоту — креслице, а в креслице — и сам губернатор. По виду «их превосходительство» ничем и не отличался от повара — тоже в белый балахончик одет, только вместо колпака голова покрыта платочком, перевязанным на уголках в узелки.
Елисей Захарыч пробрался по мосткам на плот, мне рукой машет. Видно, губернатор кликнуть велел.
Я перебежала мостки.
Губернатор смеется:
«Здравствуй, красотка!»
«Здравствуйте, их превосходительство!»
Губернатор принялся хохотать, и я, глядя на него, посмеялась в ладонь.
«„Ваше превосходительство“ надо говорить, — пристрожил Елисей Захарыч. — Темнота! Что с нее взять!»
Я смеюсь про себя: «Сам запутался, старый! То велел „их“ называть, а теперь учишь: „ваше“!»
Но перечить не стала, поглядываю украдкой на губернатора, пока он ложечкой кушает землянику с тарелки. А он видный, красивый старик: бородища черная и глаза, как уголья, черные.
Вдруг зазвенел колокольчик — динь-дилинь!
«Клюнуло!» — крикнул губернатор, сунул повару тарелку и ложку и к удочке побежал. Гляжу — с плота в воду закинуты удочки. На каждой привязан колокольчик. Рыба клюнет — колокольчик звенит.
Губернатор вскинул леску вверх: на солнце серебром блеснула чешуя. Окунек, длиною с ладонь, шлепнулся и забился на бревнах. А тут новый колокольчик звенит — еще окунек. И на третью удочку клюнуло.
«Удачу ты мне, красавица, принесла, — сказал губернатор. — Все утро попусту просидел, а сейчас гляди-ка — пошло!»
И верно, пока я на плоту постояла, он десять окуней выудил и из-за каждого с радости ногами потопал.