- В "лодке" вода! - кричит Шеремет, заряжая ракетницу.
Сразу же прибавляю обороты мотору, и мы стремительно приближаемся к отмели. Теперь на учете доли секунды. Только скорость может спасти нас от затопления. У берега к самолету торопятся водолазы и мгновенно закрепляют на "лодке" выкатные шасси. Откинувшись на спинку сиденья, расслабляю одеревеневшие мускулы. Только сейчас замечаю, что лицо у Николая побледнело, осунулось, но глаза смотрят весело, возбужденно.
- С первым боем тебя, командир!
- И тебя, Николай, с нашей первой удачей!
...Слушает нас командир эскадрильи внимательно, придирчиво уточняя самые незначительные детали полета.
- Значит, Либава отрезана?
- Видимо, так.
- Ну что ж, теперь кое-что проясняется, - хмурит густые брови майор Баканов. - Конечно, в штабе Либавской военно-морской базы не могли и предположить, что фашисты так быстро прорвутся через границу и обойдут их по суше. Отсюда и домыслы о высадке морского десанта у Павилосты. Но где же наши войска? Почему вы не встретили их на всем пути от Виндавы? Может, в леса отошли, группируются для контрудара?
- В лесах, по маршруту полета войск нет. Мы бы хоть признаки их обнаружили. Возможно, отходят в другом направлении...
- Что ж, за разведку спасибо. Задачу свою вы выполнили, однако из пекла вырвались чудом: ошибки серьезные допустили. Вечером их разберем перед летным составом. А пока все свободны.
В курилке нас встретили нетерпеливые взгляды товарищей. Со всех сторон потянулись руки с раскрытыми портсигарами, раскупоренными пачками папирос.
- Ну, братцы! Что с нами было!.. - загадочно проговорил Виктор Чванов, неторопливо усаживаясь на "председательское" место около бочки с окурками. Однако даю интервью всем желающим. Географические названия, а также особо сильные выражения в открытой печати не помещать. Слабонервным рекомендую немедленно удалиться из зала...
- Теперь понес, - подмигнул мне Иван Кудряшов, безнадежно махнув рукой в сторону своего говорливого штурмана. - Способности колоссальные! Может травить как по поводу, так и без оного. Предлагаю к машинам пройтись. Я на своей даже дырки как следует осмотреть не успел. А надо еще попросить, чтобы их сегодня заделали.
На берегу около тщательно замаскированных самолетов собрался весь технический состав эскадрильи. Тут же разложены листы фанеры, рулоны перкаля, стоят бидоны с серебрином и эмалитом.
- Придется вам денька три на земле посидеть, - встретил нас нерадостным сообщением инженер эскадрильи Иван Григорьевич Денисов. - На каждой машине больше сотни пробоин. Есть и такие, что вон те бидоны свободно пролезут.
Детальный осмотр подтвердил справедливость его прогноза. Удрученные, мы присели в сторонке на замшелый пень. Потянувший от озера ветер освежал разгоряченную голову и вместе с шелестом листьев доносил из курилки голос Виктора Чванова, иногда прерываемый взрывами смеха.
- Взгляните на карту и отыщите деревню, в которой мы долбанули фашистов, - говорил он. - По-латышски ее именуют Гробиня. Название, можно сказать, символическое. В переводе на русский оно означает гроб фашистам. Значит, сегодня нашими бомбами мы вогнали свой первый гвоздь в крышку этого гроба. Сообщение окончено. Имеются ли вопросы, товарищи?..
- Вот это хватил! - рассмеялся Иван. - Одним махом немецкий фашизм крышкой гроба накрыть умудрился. Только думаю я, - снова нахмурился Кудряшов, - не так-то просто удастся нам загнать их в могилу. А в общем, пошли к ребятам. Там веселее...
* * *
Утренний туман укутывает землю плотным покрывалом. Липкая морось лезет в глаза и холодит кожу. На бетонной площадке прибрежного спуска еле видны два самолета. Машины майора Баканова и лейтенанта Петрова уже подготовлены к вылету. Командир эскадрильи Василий Михайлович Баканов нервно прохаживается по берегу. Среднего роста, немного тучный, он для своей комплекции удивительно подвижен и энергичен. Прямой в обращении, иногда даже резкий, майор всегда внимателен к людям. В эскадрилье все его любят и за глаза зовут батей. Обладая импульсным характером и быстрой реакцией, командир эскадрильи принимает свои решения почти мгновенно, излагает их четко, немногословно и не терпит медлительности в выполнении. Сейчас он явно не в духе. Видимо, задержка с вылетом нарушает намеченные планы.
Анатолий Петров стоит с экипажем около самолета. Толю я знаю давно. В училище мы летали в одной летной группе. Кареглазый, с открытым загорелым лицом, он относится к людям, вызывающим симпатию с первого взгляда. Однако характер у Анатолия трудный. Оспа еще в раннем детстве запятнала его лицо. Считая себя некрасивым, он всегда стремится к уединению и с трудом выбирает друзей. Но летает Толя классически. Поэтому комэск и назначил его ведомым.
Еще издали замечаю, что Анатолий немного волнуется. Оно и понятно. Быть ведомым у командира в первом вылете на боевую разведку - значит пользоваться его полным доверием. Такая ответственность выпадает не каждому. Да и погода никак не наладится. Морось становится гуще, прохладнее. Уже один вид нахохленных воробьев, усевшихся в ряд, не сулит ничего хорошего.
Волнение Толи передается и мне. Оно дополняется чувством жгучей досады. Вчера при разборе полета командир отругал меня правильно. Нас послали в бой первыми, оказали такое доверие, а я, как мальчишка, не продумав задачу как следует, понесся вперед сломя голову. Отсюда и куча ошибок. Непонятно зачем снижался до высоты двухсот метров. Видимость под самолетом, конечно, улучшилась, зато площадь обзора сократилась в несколько раз и условия поиска резко ухудшились. А мы как раз поиском и занимались. Как сказал на разборе комэск: "Потерял возможность увидеть врага на большом удалении, - значит, дал ему преимущество в более раннем обнаружении твоего самолета". А уж коль нас фашисты заметили первыми, то они подготовить успели все виды оружия. И открыли огонь неожиданно. Уцелели мы просто случайно.
Там же, во время разбора, инженер эскадрильи преподнес мне "на память" здоровенный булыжник. Его обнаружили в самолете рядом с огромной пробоиной в днище. Ведь бомбили мы с высоты двадцать метров, а взрыватели в бомбах были мгновенного действия. Пришлось покраснеть и за эту ошибку. Как самолеты не развалились от собственных взрывов, до сих пор непонятно... Друзья потом утешали: "Не горюй! Молодцы! По фашистам врезали здорово". Им хорошо, а мы сидим без машин, и я в этом главный виновник.
По сникшим макушкам деревьев прошел ветер. Влажные листья тихонечко вздрогнули. Ветер дохнул посильнее, и кроны деревьев зашелестели, ожили. Отрываясь от мокрой травы, стали редеть и клубиться седые гривы тумана, подниматься все выше. В стороне показался кусочек лазурного неба. Капли росы засверкали под солнцем. Выпорхнув из-под крыши сарая, воробьи ринулись ввысь...
Засуетились и люди на площадке бетонного спуска. Техники вынимают из чехлов парашюты, помогают пилотам надеть и расправить непослушные лямки. Оружейники ловко и быстро вворачивают пиропатроны в бомбодержатели, последний раз проверяют контровку взрывателей.
- Экипажам занять места! Самолеты на воду! - командует в мегафон руководитель полетов.
У машин остаются одни водолазы. Они выбивают колодки из-под колес и по наклонной дорожке осторожно спускают машины к воде. Неожиданно сзади слышится чье-то дыхание и тихий прерывистый шепот:
- Наш самолет тоже будет как новенький...
Это ж мой техник - Владимиров. Лицо у старшины нездорового землистого цвета. Под глазами бугрятся мешки.
- Еще не ложился?
- Пока не пришлось, - отвечает он нехотя.
- Так ты вконец измотаешься и ремонт не закончишь.
- Уж теперь-то закончу. Часа через два доложу о готовности и отсыпаться залягу.
- Часа через два!.. Ты не шутишь?
Не разбирая дороги бегу к самолету. Недоверчиво щупаю днище, оглядываю борта и крылья, залезаю в кабину...