- И пытаться не будет, - убежденно отвечает Скляренко. - Зачем ему в ботиночках мокнуть? Припугнул - и достаточно.
- Ну а если придет? Он упорный, - не соглашается Иванов. - Ты ему мою карту покажешь. Передам из своей кабины под приборной доской. В темноте не заметит.
Сумерки постепенно сгущаются. Из леса доносится запах болотной гнили. Перед нами один за другим проруливают самолеты. Пора собираться...
- Экипажу занять места! Приготовиться к запуску! Накинув на плечи парашютные лямки, залезаю в кабину.
- Провернуть винты!
Лопасти сразу же дернулись. Под ногами механиков зачавкала грязь.
- Сынок! Ты уже запускаешь? Задержись на секунду.
Голос майора Хохлова раздается совсем неожиданно. Снизу, под приборной доской, слышится шелест бумаги. Рука Иванова упирается в мое колено: "Говорил, что придет, - шепчет он торопливо. - Ты же знаешь, какой он настырный".
Над обрезом кабины показалась фуражка. Значит, не пожалел своих ног, пришел по воде в ботиночках.
- Ну, сынок, покажи твое творчество.
- Нечего мне показать, Петр Ильич. Карта истерлась. Отдал механикам. И не нужна она летчику ночью. Свет в кабине мы все равно не включаем. В темноте у себя на руках даже пальцев не видно.
Хохлов обиженно засопел.
- Петух тебя мало клевал, - ответил он раздраженно. - И фордыбачишься зря. Над картой не посидел, значит, с ней не работал, выход на цель не продумал, возможное противодействие не учел...
- Мы все продумали.
- Хорошо, если так. Вы по вокзалу бомбите? Как подходить к нему будете?
- С моря, как все. Бомбометание с ходу.
- Все бомбят порт. А вокзал далеко на суше. Зачем вам на порт выходить? Зачем через самое пекло пролазить. А говорите, продумали... На, возьми мою карту. Отдашь, когда прилетишь. За плохую подготовку к полету будешь наказан.
...Моторы натужно ревут. Машина тяжелая, старая. Под фюзеляжем две пятисотки. Стрелка высотомера еле ползет. Кажется, она вот-вот остановится. Цель уже рядом. Высота маловата. Может, действительно порт обойти стороной и ударить по железнодорожным пакгаузам с суши? Прав Петр Ильич. Не учли мы деталей. Хотели над зоной огня проскочить, а на деле не получается. Нужную высоту набрать не успеем. А от порта до вокзала придется лететь в самом пекле...
Прожекторные лучи качаются, как гигантские маятники. Они прошивают кромешную темень то рядом с машиной, то чуть в стороне. Сверху и снизу на черном фоне виднеются вспышки разрывов. Перед глазами проносятся искорки раскаленных осколков. С каждой секундой их становится больше и больше. Значит, зенитчики точно определили скорость и курс самолета. Нужно быстрей отвернуть, сбить их прицельные данные. Нужно и невозможно. Мы производим прицеливание. Остаются секунды до сбрасывания...
- Доверни чуть правей! Еще пару градусов. Так держать! - командует Иванов. - Бросил!
Резко ввожу самолет в разворот. Машинально гляжу на землю. Там должны вспыхнуть наши разрывы. Сильный удар сотрясает машину. Она будто вздыбилась. Правый мотор закрывается пламенем. Огонь выбивается из-под капота, то стихает, то разгорается.
Неужели начался пожар?..
Рывком пожарного крана отсекаю поток бензина. Пламя больше не появляется. Выравниваю машину и штурвалом удерживаю ее от крена. Стрельба внизу прекращается. Значит, под нами уже вода. Высота полторы тысячи метров. Работает только один мотор.
- Коля! Сколько лететь до дома?
- На этой скорости часа полтора...
С посадочной полосы до стоянки самолет подтащили трактором.
- Повезло, - констатирует инженер Лебедев, отходя от машины. - Прямым попаданием разнесло два нижних цилиндра. Осколками перебиты все трубопроводы. Дюраль обгорел и оплавился. А пожара не получилось.
- Страха набрались? - негромко спрашивает Хохлов.
- Кажется, не успели. Пока соображал что к чему, все уже кончилось. Потом стало ясно, что долетим.
- Везучие вы. Но это до случая. На войне гляди в оба. Победа у летчика куется вот тут - на земле.
"12 марта. Вот и опять мы остались без самолета. Машина вышла из строя надолго. Придется ждать, пока заменят мотор и отремонтируют все системы. Не послушал тогда я Хохлова. Думал, что пронесет. Хорошо, что хоть этим закончилось. Могло быть и хуже.
Взыскания не дождался. Петр Ильич о моем нарушении никому не докладывал. Только спросил однажды! "Теперь поумнел?.."
"15 марта. Приказано лететь в Сибирь за машинами. В составе перегоночной группы экипажи Борзова, Стрелецкого, Бунимовича и мой. Командиром группы назначен помощник командира полка майор Илья Неофитович Пономаренко".
"17 марта. Сибирский аэродром забит самолетами. По всей границе летного поля рядами, крылом к крылу, стоят пикировщики Пе-2, штурмовики Ил-2, дальние бомбардировщики Ил-4. За ними - отдельными группами - американские "кобры", "бостоны", "боинги". Силищи собрано столько, что хватит для целой воздушной армии. Большинство машин построены на средства трудящихся, внесенные ими в фонд обороны. На них видны красочные надписи: "Красноярский колхозник", "Иркутский рабочий", "Омский комсомолец".
Мы принимаем американские "Бостоны А-20ж". Эти машины сделаны в варианте штурмовиков. Вместо передней штурманской кабины на них установлена батарея из четырех двадцатимиллиметровых пушен и двух крупнокалиберных пулеметов. Пригнали их наши летчики через Аляску и Дальний Восток".
"18 марта. Облетали все самолеты. Моторы и прочие механизмы исправны. Готовимся к перелету домой. У нас все в порядке. Настроение у ребят бодрое, хотя предстоит дороженька длинная. Погодные условия сложные, особенно в марте..."
"22 марта. Все мне кажется или сном, или сказкой. Только вчера мы всей группой благополучно приземлились на нашем тыловом аэродроме, а сегодня мой экипаж прилетел в Москву..."
Помню, тогда вбежал я домой, уселся на подоконник - вижу Москву-реку, здание МОГЭС, Кремлевские башни, гляжу на них и не верю. А рядом суетится растерявшаяся мама. Не знает, куда посадить, чем угостить. Потом вдруг всплеснула руками. Оказалось, что и угощать-то нас нечем.
Иванов и Скляренко недоуменно глядят на меня. Им непонятно, почему я медлю, не подаю команду открыть чемоданы. В них и консервы, и колбаса, и много всего другого. Шутка ли, летный паек на трех человек на полмесяца. Я же любуюсь сияющей мамой, смотрю, как она хлопочет, волнуется, и не решаюсь вмешаться в ее заботы. В них наша общая радость.
...Произошло все совсем неожиданно. На аэродроме мы приземлились под вечер. Грязные и усталые, сразу помчались в баню. А тут срочный вызов к командиру нашей перегоночной группы майору Пономаренко. Запыхавшийся, вбегаю в штаб. Пономаренко с Борзовым загадочно улыбаются, предлагают присесть.
- Приказано один самолет переделать под наше вооружение, - наконец говорит Илья Неофитович. - Нужно лететь в Москву на завод. Решили тебе поручить. Не возражаешь? Другая кандидатура тоже имеется. Борзову бы нужно с родными увидеться. Однако он не согласен. Еще и другая задача перед ним поставлена - летчиков срочно переучить.
- Соглашайся, - смеется Иван Иванович. - Я в другой раз наверстаю. Ты ведь тоже москвич.
- А может, все-таки вы полетите? Я уже был. Год назад...
- Исключено, - вздыхает Иван Иванович. - В этот раз уступаю тебе, а в другой - не просись, не пущу.
Если Борзов сказал, значит, точка. Характер его мне известен. Не человек, а кремень. В воздухе виртуоз. Под Двинском на его экипаж "мессеры" навалились. Дрался он с хладнокровным упорством, мастерски уходя от ударов. Даже когда подожгли, не покинул машину. Обгоревший, привел дымящийся самолет и посадил на аэродроме. Казалось, он больше не будет летчиком. Однако Борзов не только поправился, но и снова сел за штурвал самолета. И опять полеты, бои...
В сентябре сорок первого его подбивают вторично над колоннами танков под станцией Тосно. Вспыхнувший самолет с трудом повинуется летчику. Борзов покидает машину последним. Приземлившись на вражеской территории, шесть суток ведет экипаж по лесам и болотам, обходя фашистские гарнизоны, населенные пункты, дороги. На седьмые выходит к своим.