Разошлись полюбовно, с хорошей компенсацией за молчок. Но раньше-то Альберт Григорьевич насиловал телефонный аппарат для себя, для общего дела, так сказать, теперь выполнял просьбы своего бывшего зама. Кляня тот день, когда свела их нелегкая, он обзванивал дружков-приятелей, терпеливо торя дорожку к единственно нужному человеку. Коммунякиаппаратчики — самое прочное полковое товарищество из ныне существующих. Таких не водилось в ордене Иисуса Сладчайшего, Игнатий Лойола и не подозревал, сколь продуктивно расхристанные большевистские вожди использовали его генеральную линию «цель оправдывает средства». Тот обогащал свой орден, аскетствуя, эти себя не обделяли в первую очередь. Тот обирал сиятельных владык, эти драли шкуры с единственного — своего народа. Народ и партия едины. Вступим в светлое будущее, там и поделимся. Чудненько устроились. Мелкий августовский озноб перемогли и опять народ смущают, еще и огрызаются.
«Как так, — сокрушался Альберт Григорьевич, исполняя очередную просьбу своего бывшего зама, — такая силища была, в один день типчики, подобные моему заму, растоптали! Меня, до мозга костей осторожного, как непотребную девку, подмял под себя за три целковых!» Ну, не за три рубля, а за три тысячи зеленых, но подмял — точно. Уговорил он Альберта Григорьевича подмахнуть немцам вполне невинный контракт на поставку промышленных отходов. И проскочили за бугор некоторые редкоземельные металлы. Что такое благородные металлы, Альберт Григорьевич понимал, а редкоземельные относил наивно к «никуды не годным». Таблица Менделеева из его головы давно выветрилась, а в Университете марксизма-ленинизма учили руководить. Потом он обучался в Академии внешней торговли и приналег было на английский язык, но крепко опарафинился, доказывая на приеме в американском посольстве, что extraordinary в переводе с английского означает «самый обычный, заурядный». Экстра — самый, все это знают, а ординари — пардон, заурядный. С тех пор он подобные потуги оставил. Его дело — руководить, а географию пусть извозчики учат, им платят за это. Примерно так он вычислял своего зама. Еще и радовался, как ему толково служит зам, с какого-то дрянного контракта обещал долларов дать, нигде не учтенных. Контейнер с осьмием по сорок пять тысяч долларов наличными за грамм благополучно пересек границу, но Альберт Григорьевич волновался очень: не забудет ли зам выполнить обещание, не обманет ли с долларами, три тысячи посулил… Не облапошил зам. В одно прекрасное утро вручил ему тридцать бумажек с портретом президента Франклина. Разулыбался Альберт Григорьевич: верно служит беспородный! На Старой площади всякого вида довольствия хватало, но все оно подотчетное, везде инструкция, кому, чего и сколько положено, а тут живые доллары без росписи в ведомости, ноги домой просятся, жену порадовать и вместе в «Ирландский дом» махнуть, а зам невинно бросает: «Только никому, Альберт Григорьевич, ни слова, будто и не было никакого контракта». «Как это — не было? — из благостных грез вернулся Альберт Григорьевич. — Семен, приятель мой, замминистра, его курировал, Николай Петрович опять же пробивал, пусть и отдуваются в случае чего». «Что вы, — наставляет зам, — тут хищением пахнет в крупных размерах, Сеня и Коля контрактов не подписывали». С небес на бренную землю, называется. Там и добровольный уход с поста главы фирмы, и отлучение из учредителей, и служил он потом своему бывшему заму бесплатно, лишь бы не всплыл злополучный контракт, а три зеленые тысячи хранил без огласки в «Справочнике по экономике для партийных работников», обходя его взглядом.
«Вот тебе и „Олед“, семейная фирма!» — нет-нет да вспомнит Альберт Григорьевич свой казус. Никогда ему это название не нравилось, зам придумал. Не лежала душа, партийное чутье не подводило, а почему натаска притупилась, грамотешки мало.