— Я… еще не знаю. Я туда… не очень тороплюсь. Я все равно ничего не могу сделать. Особенно с драконом.
— Я отправил Торину Дубощиту голову его врага, обложенную льдом, — голос Трандуила загромыхал в высоком зале; он резко встал, мантия взлетела, и Ветка увидела, как встрепенулись внизу стражники. — Азог Осквернитель пал от руки эльфийского воина, пусть надменный гном ценит это как жест дружеского участия. И я хочу знать, — Лесной король сел, и посмотрел в упор на Ветку, — что тебе сделал бледный орк. — Эти последние слова были сказаны совсем тихо.
Ветка нахохлилась.
— Я так думаю, тебе все рассказали Даэмар и Мэглин.
— Я спрашиваю тебя.
— Я не буду отвечать.
— Что же, — эльф встал, — это твое право. Ты можешь пользоваться моим гостеприимством столько, сколько пожелаешь, Ольва Льюэнь. Тебе оставить ту же комнату?
— Да, если можно.
— Но ты можешь переселиться внутрь дворца. Я давал тебе время прийти в себя. Плен у орков — не самое приятное испытание.
— Ничего так, нормально, — снова замкнулась Ветка. — Я жива, кровь смыли, шрамы свели.
Подумала. Потом выпрямилась, подошла ближе к эльфу, подняла подбородок и тихо заговорила:
— Я понимаю твое любопытство, Владыка. Я не знаю, сколько тебе лет… и знать не хочу, потому что это все равно очень сложно представить. В твоей жизни редко происходит что-то интересное. Ты мудр, а то и всеведущ. Но ты сам говорил, что не видел иных людей — не детей Илуватара, или же детей его, но рожденных на иной Арде от иных песен. Ты смотришь на меня, как на игрушку. Только не забывай, Трандуил, что ты очень… — Ветка нервно сглотнула, — очень могуч. Игрушку легко поломать. Мной в Средиземье уже… поиграли. Я и сама… увлеклась этой ролью, ролью игрушки. Но она мне… мне… не очень, понимаешь? В итоге, никто не выиграл. И даже главный любопытствующий лишился головы. Я постараюсь, если смогу, и когда смогу, тебя развлечь. Мне есть, что рассказать. Почитать стихи по памяти. Но если можно… пожалуйста… играй в меня осторожнее. — Ветка сглотнула еще раз. Она ощущала — еще слово, и будет поток слез.
Трандуил смотрел молча.
Потом чуть отступил и медленно сказал:
— Я не договорил. Если ты пожелаешь, тебе выделят новое помещение — внутри дворца. Там также будет выход в сад, но заодно твоя собственная купальня… ближе кухня. Обеденный зал.
— Я воздержусь. Мне понравилось там, около каскадов.
— И выход к королевским конюшням. Надо же будет подготовить поляну для ристания?
Ветка вскинула голову: глаза ее засияли.
— Есть плац?
— Плац?.. Есть поляна, на которой мы изучаем конный бой.
— Ровная? Какая почва?
— Истоптанный песок, трава, — Трандуил начал ухмыляться.
— А размеры?
— Достаточно, чтобы я выиграл у тебя мою лошадь!
— Ох, не торопись, — прошипела Ветка. — Можно посмотреть плац? А… а…
— Да?
— Шлема не нашли там, в стане орков?
— Больше ничего, что определили бы, как принадлежащее тебе, не нашли, — сказал Трандуил. — Несколько мелких гоблинов сбежали, хотя мы были очень аккуратны и старались перебить всех. Возможно, какие-то твои вещи утащили они. Это вот, — король завел руку за спину Ветки, и тронул нунчаки, — и диадему мы нашли в шатре Азога.
— Вечная ему память, — с чувством сказала Ветка, — пусть покоится с миром, и ариведерче. А теперь, пожалуйста, как человек Владыку и лесного короля, повелителя эльфов, прошу: отведи меня к Герцу! Хочешь, встану на колени?
Трандуил улыбнулся самым уголком губ.
— Хочу.
— Что?
— На колени. Любопытно будет посмотреть.
Этот момент для Ветки ничего особого — в таком контексте — не значил, и воспринимался скорее как театральная самодеятельность. На колени, так на колени.
Светлое платье из струящегося узорного шелка, драгоценная диадема на стильной короткой стрижке, рукав, обрызганный красным вином, и нунчаки за поясом сзади. Красота. Надо грохнуться на четвереньки в духе русских народных традиций и приложиться лбом о пол, так, чтобы драгоценные блестяшки зазвенели.
Но Ветка вспомнила Азога, в душе ее что-то дрогнуло…
И она встала… на одно колено. Молча глядя на короля великого леса снизу, не улыбнувшись, как хотела сперва. Просто не смогла - лицо отказалось слушаться и словно занемело.
Трандуил замер. Замерла и Ветка, глядя на Владыку во все глаза. Ей казалось важным не упустить ни единого движения его ресниц.
Король неуверенно поднял руку… слегка коснулся пальцами щеки девушки. Ветка едва ощущала это прикосновение, и чуть было не потянулась за ним… но время игрушек прошло.
Наверное, прошло.
Трандуил убрал руку, снова иронично улыбнулся, и спросил:
— Неужто майа Ольва так любит свою лошадь? Даже как-то завидно…
— Чья б мычала, — проворчала Ветка. — А то…
— Что?
— Ничего.
— Ты так забавно мыслишь, — игриво сказал Трандуил, — поясни, что ты имела в виду? И идем на конюшню.
— Я имела в виду, что Владыку тут небось все любят, нечего коню завидовать, — набралась смелости Ветка, и встала.
— Коню? — ухмыльнулся король. — Что же, можно сказать, и коню. Спускайся, — он махнул рукой. — Я сброшу мантию и приду. Полагаю, что сцену душераздирающей встречи я готов пропустить.
— А можно морковки? Яблок? Сухариков? Нет, сначала к Герцу…
— Эти вопросы задашь на конюшне, — Трандуил махнул рукой — к Ветке подошел Даэмар. Сам же Владыка неспешно отправился к своим покоям.
По дороге подозвал Галиона, дворецкого.
— Гостье подготовь голубые покои вблизи моих. Ее вещи из внешних палат перенеси. Подай бумагу, перо. Когда я напишу письмо, пусть придет гонец и выслушает меня лично.
— Да, Владыка.
Спустя несколько минут перед Трандуилом вытянулся стройный молодой эльф в неброской дорожной одежде и плаще.
— Эйтар, поезжай к лорду Элронду. Он знает, где после времен великой битвы остались стреломет и последние черные стрелы. Пусть немедля отыщет их, и отправит ко мне. Больше я написал в письме, которое не должно попасть к врагу. Бери лучшую лошадь и скачи во весь дух, если нужно, коней меняй. Галион даст тебе денег, чтобы ты мог купить коней в людских городах. Торопись.
Ветка тем временем, выскочив во внутренний двор к конюшням, пулей неслась к огромной гнедой туше, пасущейся на поляне, обгоняя даже длинноногого Даэмара.
Свистнула; конь повернул голову… взревел, и, подбивая задом, поскакал к Ветке.
— Герцечка! Зайчик мой любимый! Герцечка, хороший мой, счастье мое, ты у меня самый лучший, самый прекрасный… не похудел? Что ты кушал? Какую водичку тебе давали, солнышко? — Ветка лобызала коня прямо в теплый храп, трепала за ноздри, обнимала шею, на которой теперь ее руки не смыкались — Герцег, которому дали неограниченно крыть кобыл, отрастил громадный жеребцовский гребень. — Котик мой ненаглядный! Котинька!
Трандуил, который вышел из недр дворца без мантии, стоял, скрестив руки на груди, с невозмутимым выражением лица. Рядом, практически копируя своего Владыку, точно так же стоял Даэмар.
Два синды созерцали.
Конь вовсю рассказывал ушами — привольно, грунты хорошие, работы не очень много и она скучноватая, зато подобрали гарем, жить можно… Всхрапнул, куснул за руку («где была, мать?»), за ягодицу («а карман с сахаром где?»), подыграл, привстал на свечу, опустился, обнял Ветку шеей, и в конечном итоге сунул голову подмышку — на ручки, на ручки; и начал чесать твердые шишечки, которые у лошадей над глазами, о мягкого человека.
— Об меня тоже чешется, — спокойно сказал Трандуил.
— Герцечка, малыш, — ворковала Ветка. — Дядька плохой ездил, тяжелый? С кнутиком, нет? Ноги, наверное, сильные у дядьки, длинные, как наподдаст моему гнедому мальчику… да… да… мы больше не дадим дядьке над собой измываться. Нам только завтра-послезавтра надо выступить как следует. Заинька!
— Дядька, — сказал Даэмар.
— Длинные ноги, — подтвердил Трандуил.
***
Ветка скулила и плакала. Когда-то она решила, что слезы у нее кончились, и не ревела даже тогда, когда умерла мать. Но иногда, просыпаясь по часам, чтобы бесконечно тренироваться, она обнаруживала подушку мокрой, и, не задумываясь, мгновенно забывала о такой неприятности.