Ветка была предельно напряжена. Горло сводило. Зачем она это рассказала? Осталось только залакировать историю живописаниями досуга у орков, и все. Исчерпывающий портрет героини.
Больше ей нечего о себе сказать. Она вывернулась перед чужим, невероятно далеким властным эльфом наизнанку.
— И как тебе собственная история? — мягко спросил Трандуил. — Она ужасна? Она отвратительна?
— Я… не… знаю… после Эребора… когда на пустоши тлели горы трупов… когда гномы несли своих павших нескончаемой чередой… после Азога… она… моя история…
— Ну?
— Владыка… история не сахар. Но…
— Я знаю про твою историю главное, Ольва. Дай мне руки.
Ветка выдернула ладони из подмышек, и протянула их Трандуилу. Пальцы дрожали.
Синда взял руки в свои, мягко сжал. Поймал взгляд Ветки. Выровнял биение своего сердца с ее, и негромко проговорил:
— Это все в прошлом. Этот свиток твоей жизни дописан, свернут, опечатан, и отправлен на полку. Мы не можем его сжечь — в нем корни твоей стойкости. Но мы можем понимать, что прошлое больше не властно над тобой, и делать следующий шаг.
— Вы говорите, как… как… — Ветка нервно рассмеялась.
— Не нужно сопротивляться мне.
— Как же мне плохо, — прошептала девушка.
— Встречный ветер позволяет на него опереться, — сказал Трандуил. — Когда ветер стихает, остается лишь упасть… или найти новое равновесие. Твой ветер стих, Ольва.
Ветка вдруг с надеждой уставилась на Трандуила. Потом потянулась, вынула руки из его ладоней, и обняла Владыку. Неуверенно, потом крепче, потом прижалась носом к шее. Замерла. Голова у нее кружилась, Ветку вело.
— Так, — сказал Трандуил, и в его голосе была легкая усмешка. — Это больше, чем я думал предложить тебе.
Владыка разомкнул ее руки.
Встал.
— Обдумай то, что ты сказала сама себе. То, что я сказал тебе. И спасибо за коня.
Трандуил вышел.
В очаге потрескивал огонь, и комната начала медленно наполняться теплом.
========== Глава 20. Мэглин ==========
Иногда выдается день, когда время останавливается.
Кажется, что бесконечно долго в хрустальном воздухе падают снежинки, пушистыми бриллиантами украшая листья и замерзающие осенние цветы.
Когда некуда и незачем торопиться — старые дела закончены, и можно просто смотреть на бегущую в чашах каскада воду, на пылающий огонь в маленьком очаге, на птиц, дерущихся из-за ярко алеющих ягод.
Ветка сидела, завернувшись в пуховое одеяло со своей кровати, на выступе корня возле дома — и смотрела. Просто смотрела, время от времени прихлебывая вина.
Ее вещи, которыми, оказывается, она постепенно начала обрастать, снова перенесли из голубых покоев сюда — неразговорчивый эльф лишь улыбнулся ей, оставил сверток и корзину с пищей и вином, и ушел.
Игрушка исчерпала себя. Все, что могла, она сделала — Владыке больше не была интересна пустая пластиковая форма, начинку из которой он вытряхнул. Ветка вспоминала автобусные остановки и кухню, которую она так и не переклеила пленкой; подземные московские дворцы и парящие в воздухе православные храмы, вечную нехватку денег и радость, когда удавалось получить подработку в кино. Например, в костюмном фильме.
Как сейчас.
Отчего она решила, что это все по-настоящему? Может, она приложилась с Герца, и попросту бредит в больнице?
Маленькая лесная птаха слетела на одеяло. Все перышки, тонкие лапки, тонкий клювик — все было таким настоящим. Таким настоящим, какими Ветке никогда не казались ни ржавые разводы на потолке ее однушки, ни шапочные приятели по ассоциации каскадеров, по конному миру или съемкам.
Гламурные мальчики на съемках. Ну да.
Если предположить, что все это бред, понятно, откуда взялся светлый образ Трандуила, криво усмехнулась Ветка.
У нее не было времени как следует вспомнить оставленное позади прошлое. Как будто какая-то сила постоянно бросала ее все вперед и вперед, все дальше в этот мир. А что, если обернуться?..
Птичка перелетела ближе, и начала склевывать крошки изумительно вкусного хлеба — не лембаса, а свежайшего пирога, которые пекли при дворе Трандуила. С ягодами, рыбой, грибами. Эльфы-пекари. Эльфы-конюхи. Эльфы-ткачи и портные. Уборщики. Разве такое бывает?
А воины — они все. Каждый может отставить пышное тесто или отложить тонкую иглу и спокойно достать из-за кресла меч или лук.
«Я ведь даже не размышляла на тему, можно ли вернуться. Единственный раз я сказала, что хочу домой, — а было ли это правдой? А всерьез вообще ни разу не думала».
Зачем? В душный город? К кому? Ты ото всех отгородилась каменной стеной.
Этот орк Костик… он того не стоит. Ветке стало чуть гадливо и даже немного стыдно за себя — такое ничтожество занимало все ее помыслы, всю ее душу столько лет.
Так поддаться страху и отчаянию… так купиться на мысль о мести.
Ветка охотно соглашалась с тем, что не самая умная, не самая красивая, не самая молодая или богатая. Словом, везде — не самая. Все, на что была сделана ставка — сила. Сила духа, сила тела. А оказалось, что сила — мнимая величина. И в плане духа ты — то, что ты есть. И в плане силы жизнь найдет, чем тебя приструнить.
Как могло так оказаться, что каждый и каждая тут — сильнее Ветки? Положив десять лет на то, чтобы добиться исключительной для девушек ее возраста и комплекции силы, скорости, гармонии… здесь она едва вытягивает общий средний уровень. Она никто, и звать никак.
Даже Герцег выбрал сильнейшего. Даже он.
«Или я как-то не так понимаю силу. Может, она в чем-то ином».
Ее больше никто не звал, никто не приходил. Ветка понимала, что неизменная корзина с едой ей будет предоставляться, но…
Идти во дворец самой? Просить у Трандуила… говорить Трандуилу… что? Чтобы что-то сказать или попросить, надо сперва понять, что.
Можно попросить лошадь — только свою, только себе, и начать заниматься. Можно попросить лошадь… и уехать отсюда. Куда? К Торину, убивать драконов? К Барду, поднимать из руин разрушенный город? С Бильбо в Шир — он собирался вернуться домой по весне? Просто путешествовать по этому миру?
Ветка со спокойной совестью просидела так весь день после соревнований, которые случились достаточно рано поутру. И второй день тоже. Она занималась делом, которое невозможно сделать — пыталась силой мысли подвинуть собственную судьбу в сторону, которая также пока не была выбрана. К счастью, эти тщетные внутренние усилия перебивались приступами жалости к себе, самоуничижения, размышлений о далеком и недавнем прошлом, о Герце. И только одно оставалось бесспорным — необъяснимое понимание того, что прошлое и вправду больше не властно над ней. Ощущение свободы опьяняло. И Ветка снова и снова оборачивалась — а там не болит. Подумав на иные темы, снова оборачивалась — а там не болит! Фигура дамы психотерапевта, с которой Ветка общалась долгие годы, точнее, слушала — та вещала, девушка впитывала — рассыпалась прахом, и ветер уносил суровый силуэт убежденной мужененавистницы, ставший даже отчасти немного смешным.
***
Мэглин стоял в иссеченных доспехах, но прямо и горделиво. Одежда и плащ были покрыты грязью и засохшей кровью; каштановые волосы спутались, лицо исцарапано, и лишь изумрудные глаза оставались живыми и яркими.
— Не следовало так себя изнурять, — сказал Трандуил, не спускаясь с трона. — Вы могли позвать подмогу.
— Мы уничтожили все гнездо, — ответил Мэглин. — Расчистили лес близ Холодных Водопадов. Моя стража справилась.
— Ты рисковал сам и рисковал своими эльфами, рисковал неразумно, я не могу такого одобрить. Но что уж теперь. Радуйся, что все живы. Я хочу, чтобы ты отправился к Ольве. Она все еще живет у каскадов во внешних палатах.