— Да, яд, действительно, отравляет тебя. Самая глубокая рана на бедре. Если бы ты не изнурял себя и отдыхал, ты был бы в лучшей форме. Я приду завтра, а пока перевяжу тебя и оставлю отвар — не ешь, пей лишь воду, вино и отвар трав, телу надо выводить яд. Завтра я решу, следует ли тебе потеть в купальнях, и что мы будем делать дальше.
— Спасибо, Виэль. Ты будешь шить?
— Пока рано… возможно, завтра. Яд еще сочится с краев раны. Она… сможет менять ночью повязки?
— Не переживай, все сделаю.
— Мэглин, она тебе точно поможет?
Мэглин вдруг легко рассмеялся, посмотрев на обеих женщин. Глаза его искрились.
— Виэль… все будет хорошо. Я пришел туда, где со мной будут возиться всю ночь. Честно.
Эльфийка повернулась к Ветке и поджала губы. Ветка сделала то же самое.
— Ладно. Предположим, так оно и будет.
Целительница встала и подошла к девушке.
— Вот это, — сказала она, — весть-трава. Зажги ее, если Мэглину сделается хуже. Возможно, нандо прав, что остается тут — это благое место, тут многим становится лучше на душе или телом. Я бы предпочла его видеть во дворце. Но ты не упусти, если вдруг что. Иногда яд идет к сердцу, и тогда надо торопиться. Просто пошли мне весть.
— А каковы признаки, что яд идет к сердцу? На что надо смотреть, что замечать?
— Тело делается горячим, как огонь, а дыхания не хватает, — мрачно сказала Синувирстивиэль. — Тело сухое, лишенное пота, а руки ледяные, словно с мороза, и сырые. Запомни. Одну ночь, я очень надеюсь, даже человек может провести без сна и с вниманием.
— Я уже сказала, не волнуйся. Спасибо.
— Ну, я помогаю не тебе, — эльфийка повернулась к Мэглину, и взгляд ее стал теплым, — а ему. Мало кто у нас не любит этого лаиквенди. У него редкостное по силе света сердце, даже для перворожденных. Так что, если уход будет тебе в тягость — тебя с легкостью от него освободят.
========== Глава 21. О любви ==========
— Она очень хорошая, — сказал Мэглин, когда кожаная занавеска опустилась на место. — Строгая, но замечательная. Как ты понимаешь, у эльфов хватает времени узнать все друг о друге.
— Мэглин… что мне надо делать? Накрыть потеплее, проветрить, сделать попить?
— Пить я буду постоянно. Подвинь столик ближе… и ложись спать. Видишь, как быстро ты сумела отдать мне долг, — хитро усмехнулся Мэглин. — Я помог тебе, ты помогла мне.
— Что помогла — будем говорить, когда эта… девица-красавица тебе зашьет рану, и скажет, что все позади. Она сказала, менять повязку?
— Я сам смогу. Она будет промокать ядом и гноем — надо снимать полотно, выносить за дверь, так как яд сжигать в очаге дома не стоит, и класть новую повязку. Вон там мазь в фиале, полотно Синувирстивиэль тоже оставила.
— Промывать водой?
— Можно и просто менять повязку.
— Тогда никакого «сам», — сурово сказала Ветка.
— Ольва… скоро стемнеет, — зеленоглазый эльф ласково улыбался, — ступай в соседние… в соседнюю sambe… разожги огонь, и спи. Мне уже намного лучше.
Ветка посмотрела на Мэглина внимательнее. Он действительно улыбался, вроде бы так же легко и расслабленно, как всегда. Но глаза его были темными, а зрачки огромными. Лесной эльф уловил ее взгляд и опустил ресницы, обессиленно откинувшись на подушки.
Ветка встала и вышла.
Через двадцать минут она, чуть запыхавшись, вошла назад, затащив холодное, немного отсыревшее одеяло, пару подушек и покрывало из соседней комнатки; набросила покрывало на кресло, раскидала все остальное по полу, и уселась напротив Мэглина.
— Если я захочу спать, лягу на полу. Печка маленькая, и по полу дует, но у вас такие одеяла шикарные, что это не страшно. Мэглин, что происходит?
Эльф не отвечал, лишь перекатил голову по подушке.
— Мэглин?
— Извини, дружок…
— Воды?
— Я не смогу сейчас пить… чуть-чуть позже… минутку…
— Ты сам говорил белой гюрзе, что за тобой будет уход, и прогоняешь меня?
Мэглин встал, тяжело, шатаясь — полотно, которым он обернулся вместо купального халата и полотенца, разом упало. Эльф сделал пару шагов к двери. Ветка бросилась следом, но ее остановила узкая горячая ладонь.
— Я сейчас.
И впрямь, через минуту воин вернулся и рухнул без сил. Ветка поскорее накрыла его одеялом, и ласково подоткнула края.
— Вина…
— Мэглин! Я не понимаю!
Эльф выпил полбокала и откинулся назад. Помолчал. Потом зашептал:
— У эльфов есть предание, дружок, или поверье, а если хочешь — традиция… мы редко любим, но любим верно. Благородные синдар вообще завели привычку говорить, что их сердце раскрывается лишь раз, и затем долгие тысячелетия остается в счастье рядом с родным сердцем, или в тоске о нем…
— Мэглин! Причем тут любовь? Я уже ничего не понимаю…
— Ты поймешь… ты… — Мэглин забылся тяжелым сном.
Ветка мгновенно проверила арсенал — отвар, вино, чистая питьевая вода; повязки, мазь. Пощупала лоб, залезла рукой к повязке. Мэглин сделался жарким, но потным, а не сухим — руки и ноги его не холодели, и Ветка судорожно вспоминала, что же делать при потении. Это хорошо или плохо? Раскрывать и протирать или оставить, как есть? В конце концов, дождалась, пока нандо чуть остыл, а дыхание его стало ровнее, и убрала одеяло. Намочила тряпицу в теплой воде, греющейся на очаге, протерла тело эльфа. Потрогала царапины и раны поменьше — также воспаленные, бордовые — смазала их мазью. Потом увидела, что повязка на бедре намокла чем-то тяжким, бурым; осторожно поддела ее и выкинула за дверь. Ветку затошнило. Тело Мэглина было прекрасно, но рана, с сочащейся серой слизью, выглядела чудовищно. Девушка продышалась, вернулась, ловко прилепила новую повязку с порцией целительной мази, вытягивающей отраву.
Мэглин тяжело спал.
Эльф даже сейчас был прекрасен — как будто статуя, но статуя живая. И в расслабленном виде его тело было совершенным и рельефным — Ветка вообразить не могла, что такое возможно. Не удержавшись, провела рукой от ключицы по плечу, по бицепсу и вниз — по предплечью до самой кисти… подержала руку, такую изумительную по форме, и такую жесткую от оружия. Пальцы Мэглина беспомощно легли в ладонь Ветки. Она замерла… Потом словно опомнилась — схватила одеяло, укутала эльфа.
Следующие полчаса у Ветки ушли на подробное визуальное изучение остроконечной ушной раковины. Ветка даже решилась провести по уху пальцем — оно слегка дернулось. Но Мэглин не проснулся.
Он проснулся позже, и тут же начал пить. Выпив несколько бокалов, шатаясь, ненадолго вышел, и опять обессиленно рухнул на кровать. Повязка снова намокла.
Так повторялось еще два раза — тяжелый сон, перевязки, и наконец цвет лица Мэглина стал походить на обычный. Ушли лихорадочные пятна на скулах, перестали гореть темно-вишневым губы.
— Ну теперь ты пойдешь спать? — ласково прошептал он.
— Никуда не пойду. Меня, в конце концов, твоя Вреднэль не поймет.
— Тогда расскажи мне что-нибудь.
— Лучше ты, — сказала Ветка. — Ты у меня на подозрении.
— Что?
— Не сходится, — злорадно сказала Ветка. — Совсем не сходится. Ты прямо с битвы едешь сюда. Вот прямо вообще — даже лошадь не сменил. Можно сказать, падаешь мне в ножки. Сюда является целительница с багажником медицинского барахла — то есть она знала, что исцеляться ты будешь тут. И в то же время проговаривается, что ты уже был во дворце. Тут у вас везде первозданная природа, не только у каскадов. Даже внутри дворца. Колись.
— Можно водички?
— Держи.
— А теперь вина?
— Да, конечно…
— А теперь отвар… и, мне кажется, пора заменить повязку. Давай я сделаю сам, а ты иди спи? Ты еще успеешь выспаться.
— Мэглин!
— Тогда я засну.
— Я же не отстану.
— Что?..
— Ой, вот таки этого мне не надо! А еще ты начинал нести пургу про любовь. Я же вижу, что ты меня не любишь.
— Как ты можешь это видеть? И я начинал говорить вовсе не о тебе.
— Оригинально. Ну так, может, продолжишь? Ты остановился на том, что синда заморочились на теме любви конкретно.
— Хорошо, — Мэглин словно принял какое-то решение. — Слушай, дружок. Эльфы действительно не похожи на людей, и действительно любят редко. Лучше, в самом деле лучше, для нашей души — единственный раз на всю жизнь. Мы разные, а какие разные — просто так не объяснишь. Мало кому из людей удается понять перворожденных. Но все же случается и по-иному. И не так уж редко. И у синдар тоже, чего бы они ни говорили. Я о любви. Тоска по утраченному возлюбленному может смениться новым светом нежности души, и не будет опорочена или предана. Проще… подпустить к своей пустоте… кого-то другого, не того, кем был твой любимый — например…