Она ударила лесного короля по щеке.
Мэглин не пришел.
К утру, к концу бессонной и крайне неприятной ночи Ветка уже была уверена, что скоро ее поведут на казнь. Бежать? Куда? Зачем?
С рассветом ее зеленоглазый друг наконец появился.
Мэглин зашел без стука, оттопырив кожаную занавеску комнаты локтем.
Развернулся и положил на кровать рядом со сжавшейся в комочек, зареванной и голодной Веткой кучу доспехов и одежды, завернутые в ярко-желтый плащ. Сам Мэглин уже был полностью одет для похода или боя.
— Твоя лошадь снаружи. Мы выступаем, как только встанет солнце. Одевайся.
— Мэглин…
— Я надеюсь, ты разберешься, а нет — я подожду снаружи и помогу.
— Мэг…
— Никогда, ни при каких условиях не сокращай и не коверкай имя эльфа. Лучше переспросить столько раз, сколько требуется, чтобы запомнить.
Ветка, вне себя от ужаса, уставилась на лицо Мэглина — она привыкла, что он выглядит на тридцать человеческих лет. Сейчас перед ней стоял зрелый мужчина, возможно, уже подходящий к черте старости, которую Ветка воспринимала как проходящую вблизи пятидесяти.
— Я… до такой степени… все настолько плохо?..
— Лучше бы ты ударила меня. Хоть била бы всю ночь, раз у тебя так несдержаны руки.
— Мэглин… я уже и так себя изгрызла, — жалко проныла Ветка.
Мэглин помолчал, но не смягчился.
— Одевайся.
Крылом пролетел плащ, когда Мэглин развернулся и вышел.
Ветка с полминуты стояла над свертком неподвижно, решая, что делать. И делать ли что-то вообще.
Еще через пятнадцать минут она вышла — подтянутая, полностью облаченная. Под глазами резкие тени, лицо мятое.
Кто подготовил для нее эту новую одежду, а главное, доспехи, пусть и не полные, как на рыцарских статуях средневековья — она не знала, но каждая вещь легла идеально по мерке. Поножи поверх сапог, наручи, оплечье, легкая кольчуга, пояс, и меч с ремнем и портупеей. С плеч стекал желтый плащ, одежда под доспехами — из плотного сукна, кожи и стриженой овчины, мягкой, как ткань. Шлем Ветка держала в руке. А на голову надела диадему Торина.
Перед ее домиком Мэглин удерживал в поводу тонкую, подвижную кобылку — светло-соловую, с белым хвостом и белоснежной гривой, также снаряженную в поход — удобное седло с высокими луками, толстый войлочный подклад под седло.
Ветка подошла прямо к Мэглину, и сказала, глядя в его изумрудные, темные сейчас, как вода в лесном озере, глаза:
— Хороша же дружба — немного оступился, и больше не друг. Я не делала ничего такого, что можно было бы списать на злость, ненависть, предательство. В конце концов… вылетело у меня из головы, что у вас такой праздник. Я думала… он просто… мы там…
Мэглин помолчал.
Протянул Ветке повод:
— Ее зовут Зима. И она для тебя.
Повернулся спиной и неспешно пошел к главным воротам дворца.
Ветка автоматически провела рукой по подпруге — подтянута ли, и вскочила в седло. Послала лошадь за эльфом шагом.
— Ты можешь доехать с нами до Дейла, и там воспользоваться гостеприимством людей.
— Это ты мне от него передаешь? Чтобы я добралась до Дейла, и свалила восвояси?
— Я просто предполагаю. Я думал, Ольва, думал почему-то, что, может, ты тот редкий человек, который может с нами ужиться. Сколько бы ему ни было отпущено. Не с кем-то одним, как моя жена, а со всеми нами.
— И значит, слегка дав по морде Трандуилу, я дала по морде всему великому эльфийскому народу Сумеречья?
— Во-первых, да. А во-вторых… — Мэглин остановился примерно там же, где вчера — о, только вчера! — перед балом рассказывал Ветке про любовь в разных ее видах.
— Во-вторых, Трандуил не только мой правитель. Оба моих сына уже давно ушли из этих земель, и мое сердце, как сердце каждого, кто терял, тоскует и ждет встречи. Но когда я вижу Трандуила, я вижу маленьких мальчиков, темненького и светленького, бегущих босиком по теплым плитам двора… которые впервые садятся на лошадь, хватают луки, мой или Ороферов, и пробуют стрелять, не набрав еще в руках достаточной силы. Я был самым скромным и незаметным из лаиквенди, но мой старший сын и Трандуил родились в один месяц, и Орофер решил растить мальчиков вместе. Трандуил — мой ребенок, мое дитя, вся моя любовь и вся гордость в нем, и пусть тебя не обманывает то, что мы показываем другим. А сейчас Трандуил… он одел свое сердце броней, и эта броня вросла в него вместе с осознанием его высочайшей доли и долга. И вот, — с горечью сказал Мэглин, — единственный чувствительный участок, пожалуй, и остался. И в него пришелся удар.
— Здорово, — сказала Ветка. — Драматично, прочувствованно. Ты прости меня, Мэглин, но пока ты говорил, я как раз успокоилась. Грош цена его доспехам, они из хрусталя или пергамента, а не из мифрила. Если ладошкой такой дуры, как я, можно достать до живого.
Мэглин посмотрел на Ветку и, не говоря ни слова больше, пошел дальше.
Ветка въехала на широкий двор. Армия готова была выступать, но Ветка ехала мимо воинов, закованных в одинаковые доспехи — с половиной, может, она перецеловалась вчера — как будто под покровом тумана, под покровом молчания. Эльфы затихали и чуть отстранялись. Ветка поняла — никаких иллюзий. В этом улье опять все всё знают.
Ветка проехала мимо обоза и мимо стреломета, мимо воинства. Мэглин где-то затерялся — девушка двигалась одна, в ненавязчивом, но отчетливом отчуждении, в перекрестье равнодушных взглядов. Шлем она пристегнула к седлу, и была с непокрытой головой, на которой сверкала желтая диадема.
Ветка увидела командиров — Трандуил был в выправленных после прошлых боев серебряных с легким чернением доспехах, в серебряном плаще, стекающем до земли; на лбу сияющий венец. С ног до головы забранный драгоценным военным серебром эльфов, он разговаривал сейчас с Халдиром, облаченным в золоченые доспехи и алый плащ, Лантиром и другими военачальниками, имен которых Ветка не знала. Из-за плеч Владыки торчали рукояти парных мечей.
Ветка направила лошадь прямо на Трандуила. Не доезжая метров десяти, остановила Зиму, спрыгнула и пошла.
Эльфы, что-то весьма оживленно обсуждавшие, вдруг затихли. Расступились. Трандуил стоял, держа в руках старинный свиток — то ли с картой, то ли с чертежом. Завидя Ветку, он выпрямился, вскинул голову; свиток, тугой от времени, скрутился, и Трандуил отдал его Лантиру.
Ветка шла, не ощущая своего тела ниже пояса. Как будто ног не было — она просто знала, что они должны там переставляться, чтобы двигаться. Подошла, почти упершись носом в кольчугу на груди Владыки. И встала на одно колено, низко опустив голову, еще бы пять сантиметров — и уткнулась бы в пряжку ремня макушкой.
Молчание вокруг Ветки говорило громче самых истошных криков. Эльфы молчали… и это молчание менялось. Сперва оно было ледяным, чуждым, недоверчивым и осуждающим. Потом что-то изменилось; Ветке казалось, что она так стоит вечность, и девушка готова была стоять дальше.
Рука Трандуила, затянутая латной рукавицей, осторожно опустилась ей на плечо. Доспех еле слышно звякнул о доспех.
И Ветка почувствовала, как молчание стало теплым, как вчерашние поцелуи.
Изо всех сил стараясь удерживать лицо спокойным, Ветка подняла взгляд на Трандуила.
Владыка ничем не напоминал гламурного подонка, каким иногда казался, когда разваливался на троне, когда небрежно цедил слова или играл с украшениями, отобранными в Эреборе. Сейчас это был суровый, чуть уставший мужчина, который не имел ничего общего с расслабленным юнцом, вальяжно разгуливающим в короне и мантии. Все черты: тонкий, резко очерченный нос, полные, твердые губы, и даже льдистые сапфировые глаза под пушистыми ресницами — все это было другим… настоящим.
— Я принимаю твои извинения, хотя хотел бы услышать их вслух, — ровно сказал Трандуил, и Ветку повело от глубокого баритона.
— Прости меня. Прости за… за пренебрежение вашими обычаями, за обиду, которую я нанесла тебе при всех. Я…