— Достаточно. Ты можешь ехать с нами, и оставаться с нами, сколько захочешь.
Ветка поднялась — ей все равно приходилось смотреть на его подбородок задрав голову. Потом она поняла, что стоит близко… очень близко, а вокруг — эльфы, выжидательно глядящие на эту сцену. И поспешно отступила, кивнула, отступила еще, и направилась к своей лошади.
Около двух часов, двигаясь вместе с воинами, Ветка пребывала в странной прострации. Если ранее учителя и говорили ей о том, что такое внутреннее молчание, и называли это пред-состоянием пробуждения особой силы, иньской силы человека, которая позволяет действовать изнутри энергетики и побеждать любого врага — Ветка не понимала, что это такое. Не думать удавалось в лучшем случае во время медитаций, ну минуту, ну две. А тут ей досталось два часа полного внутреннего молчания. Наверное, все дело в чистом воздухе и посте…
И когда наконец мысли снова начали выстраиваться в логические структуры, Ветка сочла, что теперь равна мастерам нейгун. Лишь бы не пришлось это проверять на практике.
Ветка изучила шею и уши выданной ей некрупной кобылки — и поняла, что, например, впервые в жизни едет на собственной лошади. Повертела головой — никто не обращал на нее какого-то особого, специального внимания. Но Ветке снова было комфортно среди эльфов.
Она тронула повод лошадки, ускоряя ее — и поехала вдоль растянувшегося воинства, разыскивая Мэглина. Однако из знакомых лиц первым попался Лантир. Ветка не любила брюнета, но лучше он, чем никого, к кому можно было бы обратиться по имени.
— Лантир, насколько длинным будет переход?
— Мы идем, ориентируясь на скорость пеших воинов и обоза, — сказал красавец брюнет. — Путь до Дейла у конного отряда или всадника налегке занимает целый день, если в пути ничто не задержит. У пешего войска — два дня, но так как у нас тяжелый груз, мы переночуем в пути дважды, и придем позже, но не изнуренные.
— Спасибо, что ответил.
— Рад помочь, — ровно ответил эльф.
Еще через два часа Ветка начала думать, что ее седло из великолепной кожи набито острыми камнями. Еще через два начала стараться ехать поодаль, так как ее голодный желудок громко ворчал. Сами эльфы ничего не ели. И к концу перехода девушка решила, что шаговые конные походы — это совершенно не ее, и не напрасно в свое время она не стала покупать путевку в горный Алтай.
Когда наконец воинство начало располагаться на ночлег, Ветка была в самом хвосте — там, где оставались лишь пара повозок обоза и пешие воины. Она едва дождалась, пока с одной из повозок ей дали пару тонких листочков лембаса, запила несколькими глотками вина, и на уставшей Зиме зарысила туда, где, по ее мнению, располагались отцы-командиры.
Шатер Трандуила уже установили, и вокруг, как и в прошлый раз, ставили легкие палатки для некоторых из его военачальников. Ветка видела, что это вопрос то ли случая, то ли выбора — Эйтар собирался ночевать на повозке, Лантир и вовсе под открытым небом, положив голову на седло (видимо, благодаря такой привычке он и успевал за всем и за всеми следить, подумалось Ветке). Лориенские эльфы и эльфы Ривенделла поставили себе отдельные шатры.
Ветка бродила в поисках Мэглина. Вот и знакомая палаточка — видимо, если тебе несколько тысяч лет, трудно менять привычки.
Ветка сунулась внутрь — Даэмара не было, только в углу лежал невзрачный серый плащ, в котором обычно ходил следопыт; Мэглин снял те доспехи, которые мешали бы спать, и устраивался на ночлег.
— Можно к вам?
— Можешь лечь посередине, — сказал Мэглин. Он снова походил сам на себя. — Сними доспехи, брось в середину плащ, и спи. Завтра будет веселье ничуть не интереснее сегодняшнего — еще один длинный переход.
— Трандуил меня простил, а ты нет?
— Трандуил никогда не простил бы тебя, если бы у тебя не хватило ума начать извиняться публично, — сердито сказал Мэглин. — Насколько я знаю Владыку, такого он не спускал никогда и никому.
— Публично ошиблась — публично извинилась, — сказала Ветка.
— Ты поставила его в точно такую же ситуацию, как с Эллениль и Тиллинель. Король не мог оттолкнуть тебя и показать свое истинное отношение — ситуация обязывала простить. Иначе его собственный народ счел бы его чрезмерно взбаламошным и предвзятым.
— Ну простил же?
— О валар, ну откуда ты на наши головы?.. Ладно.
— Ну простил же!
— Ты еще на одной ножке попрыгай. Или станцуй эту… как ее. Кадриэль.
— Да хоть фламенко. Я сейчас, возьму у кого-нибудь кусочек мяса, и сразу к тебе. Ты же разрешишь об тебя погреться?
— Ты полоумная, Ольва. Тебе говорили? И совершенно невоспитанная.
— Более того, — сказала Ветка, — я и не хочу воспитываться. Ну вот только руки буду держать при себе.
Ветка расседлала лошадь, отыскала у одного из костров жареного зайца, выпросила лапку, вернулась к Мэглину и уснула сразу, как только он обнял ее.
— Ты самый лучший, ты самый теплый, ты самый белый и пушистый, только очень строгий иногда… Мэглин, не пугай так меня больше, никогда не пугай, никогда не пугай.
Мэглин еле слышно рассмеялся, и крепче стиснул руки.
***
Ветка проснулась от настойчивого желания выйти на воздух, и, осторожно выкрутившись из-под рук Мэглина, выползла из палаточки. Воздух был морозным, и Ветка мгновенно замерзла, трусцой отыскивая место уединения. Благо, эльфийская обувь, хоть и не подходила для кадрили, позволяла прямо в ней и спать.
Травы и ветки были покрыты пышными шапками изморози, и, в занимающемся утре, казались бриллиантовыми. Обхватив себя руками за плечи, Ветка не смогла не залюбоваться.
Там, в далеком далеке, подумалось ей, у нее уже был участок земли. И на нем сараюшка — бытовка, если она правильно помнила. Они ездили туда с мамой, мама сажала клубнику и цветы. Ночевали, хотя и боялись — на забор денег не было… топили буржуйку. Ветка, по идее, унаследовала этот участок, но так и не оформила его юридически. И ни разу там не была после смерти мамы.
Но ей всегда нравилось просыпаться за городом — вот так. Выскакивать на утреннюю прохладу, в туман летом, в сухую изморозь, если они вдруг приезжали осенью, в мамин день рождения — и встречать рассвет, первые его минуты.
Сейчас Ветка не могла взять в толк, почему забросила участок.
Она потрогала хрупкие цветки белых кристаллов на веточке — и они превратились на ее пальце в крошечную капельку.
— Не любая красота прочна, да, Ольва? Некоторую тронь — и ее нет.
— Как ты так подкрался?.. Даже одежда не шебуршалась…
— Эльфы могут не шебуршаться, когда хотят.
— Я, я… я…
— Я передавал с Мэглином, что ты можешь поужинать у меня.
— Я отобрала у каких-то славных ребят зайца, — сказала Ветка, — Мэглин считает, что я слишком невоспитанная. Трандуил, ты… вы… ты…
— Я пока тебя не понимаю, — спокойно сказал Трандуил. Он был в широкой мантии, полностью подбитой мехом, и ему явно было тепло.
— Я бы еще раз… Ну вдруг. Я просто от неожиданности. Это… знаешь… присловье такое. Жизнь моя — когда хочу, тогда и буду дурой. Я и так понимаю, что не умна по вашим меркам… не сильна… не умею ездить верхом… не… э-э… словом, ничего особенного, корявый человек. Просто я представить не могла, что ты захочешь меня… э… поздравить с наступлением зимы.
— И ты вообразила, что я тебя просто поцеловал? И ударила меня за это? — голос Трандуила звучал ровно.
— Я, я… меня не так часто целовали.
Трандуил отвернулся. Потом повернулся снова к Ветке, скинул мантию, и окутал девушку меховым облаком. Сам Владыка остался в тонкой шелковой рубахе, водой обтекающей торс.
— Можно спать, время пока есть. Иди и накрой Мэглина. И сама согрейся, на тебя страшно смотреть — вся синяя. Почему ты вечно таскаешь диадему Дубощита? Почему не надела шлем? После выезда из Сумеречья уже могут быть нападения орков и варгов. Одно ты должна помнить.
— Я помню… отлично помню. А диадема… это… это…
— Ну?
Ветка набралась храбрости.
— Торин Дубощит подарил мне ее — и это первый в моей жизни подарок… от мужчины.
— Который что-то значит?