Боль — это было хорошо. Боль — это было правильно.
Головные боли начались позже в тот же день. Она едва замечала их, лежа в постели, измученная, с болью во всем теле. Это была просто еще одна боль в дополнение ко всему остальному. Но она там была. Какая-то неприятность на задворках ее сознания. Пульсация там, где когда-то было спокойно.
Проходили дни, появлялись и исчезали другие травмы, но эта боль — эта постоянная боль — оставалась.
Отдых ее не облегчал. Темнота ее не притупляла. Травы не могли ее унять. Только в тот день, когда она выпивала воду Чикара, наступала передышка. Только тогда боль исчезала на несколько блаженных часов.
Головная боль усиливалась, когда она тренировалась с Анамой. Более интенсивная. Более острая. Было больно до такой степени, что Тиннстру подташнивало. Было трудно сосредоточиться. Однажды, после того, как иллюзорный демон Анамы повалил ее на землю, Тиннстра подняла глаза, вспыхнув гневом:
— Что ты делаешь со мной? Это твоя идея наказания?
Анама в замешательстве отступила назад:
— О чем ты говоришь? Я причинила тебе боль?
— Боль в моей голове — это твоих рук дело?
— Нет. — Анама на самом деле была задета обвинением, но именно так поступил бы виновный человек.
Во имя Четырех Богов, на эту женщину было больно даже смотреть. Ее окружало фиолетовое мерцание, которого Тиннстра раньше не видела. Еще один трюк. Еще один способ причинить ей боль:
— Тогда перестань, блядь, светиться.
— Тиннстра, клянусь, я не понимаю, о чем ты говоришь. Какое свечение? — Маг подошла и протянула руку, чтобы помочь Тиннстре подняться на ноги, но Тиннстра отмахнулась от нее. Ей не нужна была помощь Анамы. Она не нуждалась ни в чьей помощи.
— Ты не так умна, как тебе кажется, — прорычала Тиннстра и тяжело пошла в свою комнату.
Зорика была в коридоре, когда она проходила мимо:
— Что с тобой?
— Я в порядке, — солгала Тиннстра, ее головная боль снова усилилась. Она видела беспокойство на лице девочки, но в кои-то веки Тиннстре просто нужно было побыть одной.
К тому времени, как она добралась до своей комнаты, она тяжело дышала, по ее телу пробегала дрожь, и ей потребовались все ее силы и сосредоточенность, чтобы просто войти внутрь и закрыть за собой дверь. Шатаясь, она подошла к окну и распахнула его, отчаянно желая глотнуть свежего воздуха, но даже это не помогло.
Только вода Чикара снимала боль, а у Тиннстры ее не было. У Анамы было немного, но Тиннстра не могла пойти и принять еще. Она уже дважды пила на этой неделе, и третий флакон был бы лишним. Анама бы заметила.
Тиннстра упала на кровать, зарывшись головой в подушку. Зачем она вообще скрывала, что ей нужна вода Чикара? Ей следовало просто спуститься в комнату Анамы и взять ее. Маг, должно быть, знала, что Тиннстра пила воду — вот почему она наказала ее головными болями. Жалкий способ проучить.
Сейчас боль была такой сильной, что Тиннстра могла бы вонзить топор в голову Анамы.
Я схожу с ума. О чем я думаю? Это просто головная боль. Анама тут ни при чем.
Она сосредоточилась на своем дыхании, перенеся внимание на себя, возвела стены в своей голове вокруг боли, заперла ее, сдерживала ее. Что бы это ни было, она не могла позволить боли победить, не тогда, когда надвигались Черепа. Это была просто еще одна слабость, которую нужно преодолеть. Как и страх. Что-то, с чем нужно бороться.
Медленно, очень медленно она почувствовала, как боль отступает. Думать стало легче, дрожь прекратилась, тошнота исчезла. Во имя Четырех Богов, она снова почти чувствовала себя нормально. Вот только боль не прошла. Она никогда не проходила. Она таилась в ее в голове как в ящике, ожидая, когда ее освободят.
В дверь постучали. Неуверенно.
— Тиннстра, это я. — Зорика. — Можно войти?
Тиннстра улыбнулась, несмотря на боль:
— Конечно.
Дверь со скрипом отворилась, и в комнату просунулась голова Зорики. Большие глаза, полные беспокойства. Все еще неуверенная.
— Входи.
Девочка прокралась внутрь, закрыв за собой дверь:
— Я беспокоилась о тебе.
Тиннстра приподнялась на локтях.
— У меня болит голова, вот и все. Боль делает меня немного раздражительной. — Она сдвинулась к краю кровати, и Зорика легла рядом с ней. Возможно, она сильно выросла с тех пор, как они были в Айсаире, но в ней все еще оставалось что-то от маленькой девочки, которую спасла Тиннстра. Когда Зорика ее обняла, Тиннстра чуть не заплакала.
— Мне не нравится, когда тебе плохо, — сказала девочка.
— И мне.
Какое-то время они обе молчали. Потом Зорика заговорила, шепотом:
— Ты ведь не собираешься умирать, правда?