— Да, — прорычал Джакс. Наконец-то пришло его время умереть.
— Здесь есть живой, — прокричал демон на эгриле. Клянусь богами, как же он ненавидел этот язык.
— Придите и заберите меня, — ответил он на их свинячьем языке, поднимая свой сломанный меч.
И они пришли. Их было трое. Быстрые, хорошо обученные, точные.
Джакс бросился в атаку, издав боевой клич, клинок уже был в движении.
Первый демон отступил в сторону, когда Джакс замахнулся на него, заставив споткнуться, поскольку сломанный меч рассек только воздух. Древко копья ударило его по спине, повалив на землю.
Разъяренный Джакс поднялся на колени и рубанул вслепую. Демоны только рассмеялись, и ботинок угодил ему в живот, лишив воздуха.
— Ублюдки! — Он нанес удар ближайшему демону, смертельный удар, если бы у него было подходящее оружие, шутка с тем, что было у него в руке. Он только потерял равновесие. И упал лицом в грязь.
Ботинок с хрустом опустился на его руку, сломав хватку на мече, поймав его в ловушку. Еще одно древко копья ударило его по затылку, но темнота не поглотила его. Рука, обхватившая его за шею, подняла его на ноги.
— Переместите его по цепочке, к остальным.
Они перебрасывали Джакса от одного демона к другому, не давая ему перевести дыхание или сохранить равновесие, кружа его, толкая, постоянно перемещая, каждый демон был таким же жестоким, как и предыдущий, пока его не поглотила еще большая группа. И все же они продвигали его все дальше и дальше по цепочке.
Они остановились только тогда, когда он достиг перекрестка, где собрались другие джиане, такие же избитые и сломленные, как и он. Демоны бросили его в их гущу, и Джакс снова упал, растянувшись в грязи. Мужчины и женщины рыдали, моля о пощаде, их руки были связаны. Еще больше веревок были обмотаны вокруг шеи каждого человека, а затем привязаны к следующему. Почти все были ранены, и некоторые выглядели так, будто смерть была на расстоянии нескольких мгновений, но демонам было все равно. Они не проявляли милосердия.
Голову Джакса откинули назад и накинули на горло веревку, затем демон затянул петлю и использовал ее, чтобы поставить Джакса на ноги. Другой крепко привязал его руку к петле; затем его поставили в линию и привязали к другим заключенным.
Их оставили под минимальной охраной, в то время как демоны продолжали свои поиски, вытаскивая все больше и больше джиан из укрытий. Демоны не разговаривали. В этом не было необходимости. Они знали, что делают, и им было наплевать на своих пленников. Младенца вырвали из рук матери и уронили в грязь, чтобы он плакал, пока женщину привязывали к группе. Она изо всех сил пыталась вырваться, но демоны вскоре расправились с ней кулаками, сапогами и древками копий.
Появились другие пленники, их протащили мимо плачущего ребенка — предостережение для них всех, — пока одному из демонов не надоело и он не заставил младенца замолчать ударом ноги. Мать закричала от ужаса, борясь со своими путами, отчаянно пытаясь добраться до своего ребенка, но спасения не было. Она могла только вопить на весь мир.
Уже связанный мужчина рухнул, на его рубашке расплылось кровавое пятно. Демоны освободили его и оставили умирать вместе с ребенком.
Они были не единственными. Демонов не интересовали ни дети, которые не могли постоять за себя, ни те, кто был слишком ранен или слишком стар. Их тела были оставлены там, где их зарубили.
Это мой народ, прошипел Монсута из Великой Тьмы. И они пришли за тобой. Какая радость ждет. Какое наслаждение. Скоро ты снова окажешься в моих объятиях. Тогда ты почувствуешь мою любовь.
Джакс знал, что на этот раз это была не ложь, не уловка, не насмешка. Демоны были из Эгрила, пришли, чтобы убить их всех. Монсута мог быть у него в голове, но красные демоны были реальны, и от них никуда не деться.
Был полдень, но они все еще стояли на месте. Им не предложили ни воды, ни еды, и у Джакса закружилась голова, язык прилип к небу. Другим было хуже, они либо умерли от ран, либо были вынуждены часами смотреть на тела своих детей.
Когда пришло время, демоны выстроились по обе стороны от заключенных и, используя свои копья, погнали их вперед. Они двинулись на север, через то, что осталось от Киесуна, по воспоминаниям о некогда шумных кварталах, сопровождаемые звуками слез заключенных.