— Инструктаж? — повторил Матеон. Он заметил дрожь в своем голосе, которой обычно не было.
— Твое отделение сегодня утром на патрулировании.
— Я пойду с ними?
Она тряхнула головой с выражением крайнего отвращения на лице.
— Зал совещаний в той стороне. — Она указала в ту сторону, откуда они пришли. — Иди по второму коридору. — Затем она ушла, оставив его чувствовать себя одиноким и неуместным, с бурлящим желудком, спрашивающим себя, было ли все это волей Кейджа.
В зале совещаний было жарко и слишком тесно, чтобы в ней могли с комфортом разместиться двадцать человек. Он, уже потный, задержался у двери, не зная, куда ему следует пойти, где ему следует сесть.
— Прочь с дороги, черт тебя побери.
Матеон подпрыгнул при звуке голоса и уронил шлем. Он покатился по полу, и ему не нужно было смотреть, чтобы знать — все головы в комнате повернулись в его сторону. Он полез за ним, гремя доспехами, все еще такими незнакомыми и неудобными даже после шести месяцев базовой подготовки.
— Извини.
Солдат просто протиснулся мимо него в комнату. Люди расступились, чтобы пропустить его, и он исчез среди своих товарищей по отделению.
Матеон поднял свой шлем и стряхнул грязь с его девственно белой поверхности. Его щеки горели, когда он выпрямился. Не то первое впечатление, которое он хотел произвести, — и он все еще не знал, где сесть.
— Ты ждешь гребаного приглашения или чего-то в этом роде?
Матеон обернулся и снова чуть не уронил шлем. Он переложил его из одной руки в другую, но, слава Кейджу, на этот раз сумел не уронить. Человека перед собой он совсем не впечатлил.
— Нет, сэр. Извините, сэр.
Рука мужчины взметнулась, ударила Матеона по уху прежде, чем он успел даже подумать о том, чтобы увернуться, и стукнула его головой о дверной косяк:
— Я что, выгляжу так, будто весь день сижу на заднице и занимаюсь всякой хуйней?
Матеон отступил на шаг. На мужчине не было маски, но он выглядел настолько опасным, что нарушение религиозного протокола волновало Матеона меньше всего. В нем было по меньшей мере шесть футов пять дюймов, и он был широкоплеч, с таким кривым носом, что, вероятно, не мог вспомнить тот день, когда нос был прямым. Один шрам пересекал сбоку одну щеку, а другой — вертикально другую. У него были глаза, которые слишком хорошо знали смерть.
— Нет, с... — на этот раз Матеон остановил себя, увидел нашивки, вспомнил урок, полученный от полемарха в Кейджестане. — Нет, полемарх.
Полемарх фыркнул и протиснулся мимо него, чуть не сбив Матеона с ног, и пробрался в переднюю часть зала.
Матеон, шаркая ногами, последовал за ним, ища место, но так и не увидев его.
— Гребаный желудь, — пробормотал кто-то, пнув его.
Полемарх свирепо посмотрел на него и указал на пол:
— Сиди здесь. Ты еще не заслужил стул.
Матеон сделал, как ему было сказано, не обращая внимания на хихиканье. Он попытался сесть с достоинством, но доспехи мешали ему, и на самом деле он наполовину опустился, наполовину свалился наземь. Он взглянул на остальных. Суровые лица смотрели в ответ. И, как и полемарх, никто из них не носил масок. Это было святотатством. Кейдж требовал, чтобы все закрывали лица, кроме как в компании собственной семьи — и даже тогда ее часто носили. Как они могли быть святыми воинами, если нарушали одну из самых основных заповедей Кейджа?
— Теперь, когда мы все устроились поудобнее... — сказал полемарх. — Те из вас, кто надеется провести денек, болтаясь без дела и почесывая свои задницы, боюсь, будут разочарованы.
— О черт, Пол, — крикнул кто-то. — Ты же обещал.
Все отделение рассмеялось. Кроме Матеона, конечно. Он был достаточно умен, чтобы понять, что не заслужил права участвовать в подшучивании — как и стула. Не тогда, когда он сидел на полу в своих безупречных, как для парада, белых доспехах. Остальные выглядели как крепкие дубы, такие же потрепанные, как и полемарх, их доспехи были поцарапаны и в пятнах. У некоторых на наплечниках даже были нарисованы маленькие черепа — по одному на каждого убитого джианина.
— Заткнись, Франкос, — сказал полемарх. — Как будто патрулирование когда-либо мешало тебе почесать задницу.
Это вызвало еще больший смех, даже у Франкоса. Голова мужчины была выбрита наголо, потемневшая от солнца кожа подчеркивала отсутствие половины уха с одной стороны.
— Сегодня, — сказал полемарх, — мы отправимся в Крысиное Логово, чтобы вышибить еще несколько дверей.
Смех перешел в стоны:
— Серьезно, Пол?
— Похоже, что я шучу?
— Блядь. Мы провели последнюю зачистку, — сказал дуб позади Матеона. — Разве сейчас не очередь кого-то другого?
— Треклято правильно, — сказал другой. — Это нечестно.
— А что насчет банды Лейоса? Кто они такие...
— Хватит! — Голос полемарха заставил их всех замолчать. — Вы, блядь, солдаты армии Его Императорского Величества. Как таковые, вы будете делать то, что вам, блядь, прикажут. И вам приказано пойти и вышибить двери в Крысином Логове и схватить любого, в ком вы заподозрите ханрана или гребаного шулка. Мне все равно, встретите ли вы пятилетнего ребенка, который пристально смотрит на вас, или восьмидесятилетнюю бабушку, которая не может самостоятельно прожевать пищу. Вы найдете заключенных, которых нужно привести сюда. Все поняли?
— Да, Пол.
— Конечно, босс.
— Пол.
— Хорошо. Так вот, мне не нужно напоминать никому из вас, какими кровожадными ублюдками являются джиззи, но, ради нашего маленького желудя, сидящего здесь, впереди, я это сделаю. Не доверяйте им. Не поворачивайтесь спиной ни к одному джиззи, если только вы не пустили им кровь или не связали их. Они будут улыбаться, когда будут вас колоть. Они упадут к вашим ногам и будут молить о пощаде, а затем воткнут ножи в ваши задницы. Они неверующие, языческие отбросы, и вам надо убить их прежде, чем они убьют вас. Поняли?
Дубы заговорили все как один:
— Да, Пол.
Матеон оглянулся через плечо и увидел множество мрачных лиц и жестких глаз. Он понятия не имел, куда они направляются и что будут делать, когда доберутся туда, но даже он мог сказать, что это будет опасно.
— Мы отправляемся через тридцать минут, — сказал полемарх. — Убедитесь, что вы наточили свои ножи. Франкос?
— Да, Пол.
— Желудь на тебе. Постарайся сохранить ему жизнь хотя бы на день.
— О, Пол. Почему я? — Дуб посмотрел на Матеона так пристально, что заставил Матеона подумать, что он обоссался.
Ухмылка на лице полемарха стала еще более устрашающей:
— Потому что из-за тебя убили последнего, а Кейдж в своей бесконечной мудрости учит нас, что мы должны учиться на своих гребаных ошибках. Действуй лучше. Сохрани этого в живых.
Зал снова начал смеяться, насмехаясь над Франкосом. Какой-то дуб встал:
— Ставлю экю, что желудь сотрется перед бездельником.
— Отвали, — сказал Франкос. — Я ни за что не приму это пари.
Матеон сглотнул. Бездельник был ужином, до которого оставалось восемь часов. Они думают, ему и восьми часов снаружи базы не прожить? Дорогой Кейдж. Куда его отправили?
Монеты переходили из рук в руки, пока все остальные делали ставки на то, когда умрет Матеон, не заботясь о том, что он наблюдает и слушает. Только Кейдж остановил его от слез.
— Прекратите, — в конце концов приказал полемарх. — Желудь — такая же часть Императорской армии, как и вы. Вы сохраните ему жизнь — это приказ.
Все застонали, когда Матеона охватило облегчение. Спасибо Кейджу за полемарха.
— Я серьезно — сохраните ему жизнь, — повторил Пол, но затем достал свою собственную монету и бросил ее человеку, который начал делать ставки. — До завтрашнего бездельника.
Комната зазвенела от смеха, и Матеон съежился от этого шума. Даже его доспехи показались слишком большими и тяжелыми, чтобы их носить. Что он здесь делает?
— Увидимся через тридцать минут, — сказал полемарх и вышел из комнаты. Все дубы поднялись на ноги, разразившись ворчанием и жалобами. Никто из них не был счастлив. Вообще никто, особенно Франкос.
Он наблюдал, как Матеон заставил себя встать, все это время качая головой. Он шмыгнул носом и сплюнул, а затем снова покачал головой:
— Сколько тебе лет, черт тебя возьми? Двенадцать?
— Девятнадцать, — ответил Матеон.
— Призыв?
— Доброволец. — Матеон не думал, что возможно пасть еще ниже в глазах Франкоса, но каким-то образом ему это удалось.
— Доброволец? Ты только что сказал, что ты гребаный доброволец? — Франкос скривил губы в отвращении.
— Мое тело...
Франкос не дал Матеону шанса закончить фразу из клятвы Кейджа. Он просто повернулся и вышел из зала совещаний, оставив Матеона одного.
Когда Матеон вернулся в казарму, зрелище, открывшееся ему, заставило его замереть на месте. Кто-то уже порылся в его сумках. Они даже не потрудились попытаться спрятать это, просто оставили его снаряжение перевернутым по всей койке. Он огляделся, пытаясь понять, кто это сделал, но все намеренно старались не обращать на него внимания.
Он проверил свои вещи, не то чтобы у него их было много. Пропал небольшой мешочек с монетами. Матеона это не взволновало. Для чего он собирался их использовать, кроме как для ставки на собственную смерть? Но что-то подсказывало ему, что это не все, что они забрали. Он полез в свою сумку, порылся там и понял, что она пропала. Статуэтка. Он поднял разбросанную по кровати одежду, откинул неиспользованные простыни. Ее там не было. Ублюдки.
Он оглядел казарму. Любой дуб мог ее взять. Но почему? Видеть, как они сидят там, без масок, стонут и шутят о том, что исполняют волю Кейджа? Было трудно поверить, что кого-то из них волнует Кейдж, и уж, конечно, не настолько, чтобы украсть статуэтку Матеона. Нет. Это было украдено просто для того, чтобы потрясти его — показать, что нет ничего святого.
Франкос был четырьмя койками ниже, точил свой меч и разговаривал с рыжеволосым дубом. Матеон, возможно, и не хотел драться ни с кем из них, но он отказался дать им понять, что они добрались до него. Он расправил плечи и подошел, затем ему пришлось стоять там, пока они продолжали свой разговор, игнорируя его. Но Матеон не мог отступить. Не сейчас. Если бы он это сделал, все было бы кончено. Итак, он ждал, сцепив руки за спиной.