— Ралем, пожалуйста, — сказала Майза. — Мы знаем, что ты умеешь вести переговоры. Если это станет нашим единственным выходом, я с радостью сама провожу тебя через ворота. А пока помолчи.
— Я...
Майза взглядом заставила посла замолчать, затем повернулась обратно к Тиннстре:
— Их лагерь скоро должен быть закончен. Затем они отпустят часть войск, оставив небольшое количество на дежурстве. Если мы предпримем что-то до начала новой вахты, у нас может появиться шанс — особенно если мы сможем одновременно переключить их внимание на что-то другое.
— О чем ты думаешь? — спросила Тиннстра.
— Мы отправим бо́льшую часть наших шулка с западной стороны тюрьмы, чтобы выглядело, будто мы прорываемся оттуда. Они вступают в бой с мейгорцами, и в суматохе мы выскальзываем с восточной стороны и направляемся к лошадям. Если Боги с нами, мы отправимся в путь прежде, чем кто-либо узнает, что мы натворили. Если мы не сможем раздобыть лошадей, нам придется попытать счастья в джунглях.
— Я этого не допущу, — сказал Ралем. — Я здесь самый старший, и я это запрещаю.
— Я думаю, что последнее слово в этом деле остается за Зорикой, — сказала Тиннстра. — Она — наша королева.
— Но она… Я имею в виду, она еще ребенок, — пролепетал Ралем.
— Она — наша королева, — сказала Майза. — Мы ей служим.
Тиннстра посмотрела на девочку у себя на руках:
— Что скажешь, любовь моя — ты хочешь остаться здесь или попытаться сбежать?
— Я хочу уйти, — сказала Зорика.
Тиннстра кивнула:
— Да будет так.
32
Дрен
Киесун
Дрен наблюдал, как ханраны загружают в фургон два комплекта украденных доспехов Черепов, Эндж рядом с ним. Хасан отдал ему пять своих лучших ханранов. Достаточно, чтобы выполнить работу, достаточно, чтобы быть уверенным, что они справятся.
Дрен уже погрузил в фургон небольшую коробку с шарами и предупредил ханранов, чтобы они были осторожны с ними. Он также проверил всех на наличие открытых порезов. Было бы чертовски типично, если бы от царапины они взлетели на воздух.
— Ты в состоянии это сделать? — спросила Эндж, прерывая его размышления.
— Ага, конечно, — солгал он. Она тоже это знала. Он чувствовал себя дерьмово. Последнее, чего он хотел, — это отправиться в горы в поисках новых Черепов для битвы. Он предпочел бы остаться с ней, немного отдохнуть. Он испытывал страх, который не мог толком объяснить. Должно было случиться что-то плохое — это все, что он знал.
— Как ты думаешь, Джакс выживет?
Дрен закашлялся.
— Хрен знает. Он потерял много крови. — Ему было больно видеть старика в таком состоянии. Он не мог не чувствовать, что для Джакса было бы лучше, если бы он не выжил.
— Я не могу поверить, что он пытался отрезать себе руку.
Дрен не знал, что сказать, поэтому вместо этого он притянул ее к себе, крепко обнял, как будто она была единственным, что удерживало его в этом безумном мире. Старик сошел с ума, когда говорил Дрену держаться за него.
Одна из ханранов, женщина по имени Креза, окликнула его:
— Мы закончили.
— Хорошо, — сказал Дрен. — Дай нам минутку. — Он отпустил Эндж и отступил назад, чтобы увидеть ее лицо, вникая во все детали: веснушки на носу, то, как выпячена ее нижняя губа, ее большие, распахнутые глаза. — Я не хочу, чтобы ты шла со мной. Я хочу, чтобы ты осталась здесь и затаилась.
— Да пошел ты. Почему? — Она нахмурила брови.
— Найди Хару и Гаро. Оставь их у меня дома. Чтобы их никто не видел. Держитесь подальше от Плачущих Людей. — Дрен перевел дыхание. — Я не хочу, чтобы эти отморозки схватили кого-нибудь из вас. Не сейчас.
— Но я нужна тебе, Дрен, — сказала Эндж. — Я нужна тебе.
— Остальным ты тоже нужна, — сказал он. — Я не смогу сосредоточиться там, наверху, если ты будешь со мной, и мне интересно, все ли с ними в порядке. Нас осталось не так много, и я не хочу больше никого терять. Особенно тебя.
— А как насчет тебя?
Дрен мотнул головой в сторону ханранов:
— Со мной лучшие, очевидно.
Эндж не рассмеялась:
— Ты пережил столько же, сколько и старик.
— Не волнуйся. Я не собираюсь отрезать себе руку. Эгрилы у меня отняли достаточно.
— И ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы сделать это? Не так давно ты потерял сознание на мне.
Дрен снова притянул ее к себе, чтобы она не могла видеть его лица:
— Я в порядке.
— Останься в живых.
— Я сделаю все, что в моих силах. — Затем они поцеловались, глубоко и жадно, Дрен был полон страха, что ему больше никогда не удастся ее поцеловать.
— Кхм, — сказала Креза.
Дрен и Эндж отстранились друг от друга, их щеки вспыхнули.
— Береги себя, — сказал он.
— Я сделаю все, что в моих силах. — Они оба рассмеялись, чтобы скрыть свой страх.
Дрен направился к фургону, всю дорогу оглядываясь на Эндж. Он знал, что должен ее оставить, но, одновременно, боялся ее оставлять. Что он сделал? Бросил своих людей, чтобы пойти сражаться вместе с ханранами, особенно сейчас, когда он болен? И еще в горах, не меньше. Ему там не место.
Каждая частичка его хотела повернуть назад и забыть весь этот безумный план, но теперь он был хорошим солдатом. Он выполнял приказы. Поступал правильно. И это была всего лишь простуда.
Он забрался в повозку рядом с Крезой. Остальные были верхом, но Дрен понятия не имел, что делать с одним из этих зверей. Уличный пацаны вроде него не учились ездить верхом — от лошадей мало толку, когда надо бегать по крышам.
— Ты закончил прощаться? — с ухмылкой спросила Креза.
— Ага, — сказал Дрен, бросив на нее ответный взгляд.
— Хорошо. — Креза щелкнула поводьями, и лошади тронулись с места.
— Оставайся в живых, тупой ублюдок, — крикнула Эндж, когда они проезжали мимо.
— Я думаю, она в тебя влюблена, — сказала Креза.
— Надеюсь, — пробормотал Дрен, скорее самому себе, чем Крезе. Он опустился на сиденье и поплотнее запахнул пальто.
Потребовалось некоторое время, чтобы добраться до главных городских ворот и того, что осталось от городской стены. В ней было больше, чем несколько зияющих дыр, но, при необходимости, она выполнит свою работу. У Хасана были люди, которые работали над ремонтом день и ночь, приводя ее в порядок, и не было недостатка в камне и кирпиче, чтобы заделать щели.
Ханраны помахали им, когда они проезжали через ворота. Оттуда они прокатились под аркой в туннель, где Дрен впервые увидел дорогу, уходящую вдаль. Дорогу, по которой он никогда раньше не ездил. Еще минута, и они оказались снаружи и стали пересекать полоску суши, соединявшую Киесун с материком. По какой-то причине он чувствовал, что момент должен был быть более трудным — больше походить на событие, — но не стал. У него защемило внутри, как тогда, когда он расстался с Эндж, но это было все. Он повернулся на своем сиденье, когда Киесун оказался позади них. Он никогда не видел город под таким углом. Каким-то образом Киесун казался меньше и больше не был для него целым миром.
— Что не так? — спросила Креза. — Ты что-то забыл или уже мечтаешь о своей девушке?
— Не-а, — сказал Дрен. — Я просто… Я никогда раньше не покидал город.
— Что? Типа, никогда? — Она посмотрела на него, приподняв бровь.
— Я провел всю свою жизнь в этом месте. Ну, я выходил в море со своим отцом и все такое, работал на его лодке, но кроме этого? — Он сплюнул за борт фургона. — Никогда не видел в этом смысла.
Креза облизнула губы. Она была на добрых десять лет старше Дрена, с волосами, заплетенными сзади в косички, и телом, которое выглядело так, словно она привыкла драться:
— Это хороший город, я признаю это, но он точно не лучший из всех, что есть. Особенно сейчас.
— Не то чтобы я не хотел путешествовать. Просто… Не знаю… Я был ребенком и жил со своими родителями до того, как все это случилось. Я делал то, что они мне говорили. По крайней мере, большую часть времени. Они никогда не покидали город, поэтому и я никогда не покидал город.
Креза пристально посмотрела на него:
— Сколько тебе лет?
— На прошлой неделе мне исполнилось шестнадцать.
— Черт возьми, парень. Я не осознавала. — Креза потерла подбородок. — Ты быстро повзрослел.
— Особого выбора у нас не было.
— Вот в какие времена мы живем, а?
— Ага.
— Твои родители?..
Он пожал плечами:
— Мертвы. Как и все остальные.
— Мне жаль.
— Вот такие у нас времена, как ты говоришь.
Креза покрутила головой, словно разрабатывал шею:
— У меня был брат ненамного старше тебя. Он умер. Это была чертовски бессмысленная смерть на бессмысленной войне, и это все еще причиняет боль. Я все еще злюсь из-за этого и хочу убить виновных. Просто потому, что подобное дерьмо случается постоянно, это не значит, что все в порядке.
Дрен кивнул:
— Мне кажется, что с тех пор, как они умерли, я проводил каждый день в гневе. И гнев заставлял меня делать глупости.
Креза посмотрела ему в глаза:
— Месть правильному человеку никогда не бывает глупой.
— Это не то, что сказал мне Джакс.
Она фыркнула:
— Это потому, что ты хочешь отомстить всему гребаному миру. Большая разница.
В ее словах было что-то... что-то, что Дрен не понравилось, он был уверен.
— Я не имел в виду... — На него напал приступ кашля, забрав дыхание и слова, сотрясая грудь.
— Ты не выглядишь хорошо, — сказала Креза, очень мягко оценивая этот гребаный год.
Дрен фыркнул:
— Простуда.
— Да ну? Или ты слишком много времени проводишь со своими бомбами? — Креза рассмеялась.
Холодок пробежал по его телу. Он слишком хорошо знал, что делали бомбы, как они заставляли его друзей выкашливать кишки, затем писаться в штаны, прежде чем умереть каким-нибудь сморщенным уродом.
Дрен глотнул воды, чтобы унять зуд в горле. Зуд, который никак не проходил. Блядь. Это не шары, так? Или?..
Фургон с грохотом покатил дальше, следуя за четырьмя всадниками. Земля начала подниматься, когда дорога начала карабкаться в горы.
— Ты была шулка? — спросил Дрен, пытаясь думать о чем-то другом, кроме того, как плохо он себя чувствовал и что это могло означать. Он протер глаза, плотнее запахнул пальто. Прошло слишком много времени с тех пор, как он хоть как-то спал. Еще одна причина, по которой ему следовало остаться. Еще одна причина, по которой он был болен.