На этом моменте я скисла, как деревенское молоко оставленное нерадивой хозяйкой на солнышке. Нет, разумеется, то что Вера придет в себя — это чудесно, но вот цена этих чудес…
— Расскажите мне об алых сирин. Или о фениксах, — попыталась зайти с другой стороны. — Как так случилось, что алые сирин прервали свой род? И почему самому императору нужна моя помощь?
— Я не могу разглашать такую информацию, ларэй. — Серо–голубые глаза Виоргана сверкнули искрами, словно лед обманчиво разогревался на зимнем солнце. — Все, что вы хотите узнать, вы можете спросить у моего брата.
— Я вчера спросила, — правда, не совсем то и не совсем так, — и он обещал, что мне предоставят всю информацию.
— Если обещал — значит, обязательно предоставят, — произнес Виорган. — Мой брат из тех, кто всегда держит свое слово.
Он это так уверенно произнес, что его уверенность передалась мне. Понимаю, что у политических лидеров и братьев политических лидеров сто процентов внутри заложен какой–то переключатель, при нажатии на который им безоговорочно веришь, но… это было нечто более глубокое. На уровне чувств. Поэтому переспрашивать я не стала. Поэтому, а еще потому что мы снова вышли на тот прекрасный арочный балкон.
Сейчас море было залито только–только взошедшим солнцем, а точнее, только–только взошедшими солнцами, водная гладь блестела, раскаляясь вместе с набиравшим силу летним днем. Почему летним? Потому что только летом может быть так тепло, только летом может так быстро отступать прохлада, скрываясь в звенящем от зное воздухе.
— Здесь очень красиво, — произнесла я.
Произнесла от души, или от сердца? По крайней мере, в сердце точно что–то почувствовала, будто от него разошлись горячие теплые волны, и… рука Виоргана под моей дрогнула, он даже споткнулся, а потом посмотрел мне в глаза и хрипло произнес:
— Пожалуй, нам лучше поторопиться.
Вот и что это такое только что было?
Выяснить, правда, мне не позволили: брат Феникса так ускорился, что я чудом не летела за ним на парусах платья, два поворота — и вот мы уже на овальном балкончике, где в лучших традициях итальянских курортов накрыт стол на троих. Два стула уже были заняты бабушкой и Любой, чуть поодаль стояли слуги, готовые подавать нам еду по первому зову.
— Чудесного завтрака, ларэй, — уже более спокойно произнес мужчина, проводив меня до стола и отодвинув стул.
Люба присвистнула, но под строгим взглядом бабушки тут же сделала вид, что рассматривает виды.
Впрочем, стоило Виоргану отойти, как я подалась вперед:
— Ба! Что ты обо всем этом знаешь?
— О чем именно? — уточнила бабуля, проследив, как выходит брат императора.
Здесь определенно творилось что–то странное, потому что моя бабуля, которая в свои восемьдесят пять сейчас выглядела от силы на пятьдесят, а то и сорок, вызывала у меня не меньше вопросов, чем вся история алых сирин и фениксов, вместе взятых.
— Как — о чем?! Об этом, — я обвела руками все сущее.
Все сущее, к слову, тоже было великолепным. С этого балкончика моря не было видно, зато было видно парк. Густые высокие деревья, некоторые украшенные цветами, благоухающие, как южные ночи в июне. Доносящиеся ароматы и свежий воздух кружили голову. Буквально. Я только сейчас обратила внимание, что воздух здесь прозрачный, кристально чистый, без каких–либо посторонних примесей в виде бензина, заводских выбросов и прочей прелести.
Пока я прокручивала это в голове, к нам приблизились слуги. Они открыли крышки расставленных по столу блюд, добавив к ароматам цветущего сада еще и ароматы вкуснющей еды. То, что вкуснющей, я поняла сразу, у меня в животе заурчало мгновенно и достаточно громко. Я бы смутилась, не будь рядом Любы: все внимание привлекала она. Точнее, ее рваные джинсы и рваный топ, на который слуги, как ни старались сохранять нейтралитет, смотрели очень большими глазами. Очень выразительными.
Правда, взгляды тут же отводили, а после и вовсе радостно поспешили удалиться, подчиняясь жесту бабушки. Что окончательно меня уверило в том, что эта женщина что–то знает!
Но, прежде чем я успела открыть рот, бабушка негромко произнесла:
— Понимаю, о чем ты хочешь спросить, Надежда. Но я сама знаю немногим больше твоего.
— Насколько немногим? — уточнила я, глядя на эту вмиг помолодевшую женщину, которую служба опеки сочла неспособной выполнять прямые обязанности.
— Моя мама, ваша прабабушка, была из этого мира, — произнесла она, и Люба, уже успевшая напихать в себя щедро политые на вид похожим на клубничный соусом оладьи, поперхнулась и закашлялась. Бабуля участливо постучала ее по спине.