Габриэль свернул к нашему дому и заехал на парковочное место, развернувшись ко мне:
— Может, договорим внутри?
Я мотнула головой. Нет уж, сейчас, пожалуйста. Демон вздохнул слегка, но спорить не стал.
— Среди исследуемых как раз были такие, как ты и такие, как он. Изучалось всё, вся жизнь от и до. И вот парадокс — будучи там ничем непримечательными людьми, здесь многие добивались неплохих высот — политик, участвовавший в заключении мирного договора в последней крупной войне, микробиолог, сделавший пару громких открытий, педагог, открывший собственную клинику по работе к детьми с аутизмом. Иногда успех приходил не к ним самим, а к детям или внукам.
Я задумалась, можно ли было отнести самого Гейба к примерам последнего, но он уже продолжал, не давай обдумать это как следует.
— Но здесь можно посмотреть с такой стороны, что ничего не добившиеся вовсе умерли в какой-нибудь канаве вскоре после перемещения, так что выборка не репрезентативна. Интереснее другое. Те, кто попал на чужое место, в чужое тело, в своём собственном в восьмидесяти с лишним процентах чем-то серьёзно болели: рак, диабет, различные формы ДЦП, порок сердца.
Исходя из тона я поняла, на что он намекал. Но я то была абсолютно здорова!
— Я не говорю, что это верно и в твоём случае, — окончательно повернувшись ко мне, так, что даже сидеть было наверняка неудобно, успокаивающе произнёс Гейб. — Но ты могла не знать…
Как человек, который в больницах бывал раз в пятилетку исключительно по необходимости, вроде оформления больничного листа по дикой простуде, может, и могла. Вот только неужели, если меня сжирала изнутри какая-то болезнь, я бы не почувствовала это?
— И ещё, — словно решив добить окончательно, продолжил Габриэли. —
Опросы родственников и друзей тех, чьё место заняли переселенцы, показало, что некоторые их них незадолго до этого вели себя непривычным образом. А у минимум пяти были попытки свести счёты с жизнью.
Дурой я, пожалуй, не была, а потому и это намёк уловила. И сразу вспомнился разговор с матерью полугодовой давности, когда она обеспокоенно спрашивала, всё ли у меня в порядке и говорила о каком-то там письме, в котором я словно прощалась с ней.
Могла ли Диметрис дойти до такой степени отчаяния, чтобы решиться на самоубийство? Я не знала её, но предполагала, что вполне могла. Если бы у меня в трудный момент не оказалось громадной поддержки друзей, кто знает, до чего бы дошла я. Весьма соблазнительно, наверное, выпить пару таблеток и уснуть вечным сном, без проблем и необходимости их решать. Таблеток… Асиабрастиал, рецептурный транквилизатор, давно выброшенный за ненадобностью, всплыл в сознании огромным вопросительным знаком. А вот и смутное, вилами по воде, но подтверждение.
Куда же ты ехала, блонди, когда в твоё тело свалилась новая владелица? И переместилась ли ты точно также в моё? Теперь уже точно не узнать.
Мы всё-таки поднялись домой, прихватив с собой документы и повисшее молчание. Гейб помог мне раздеться и повесил оба наших пальто в шкаф, прошёл следом на кухню, подхватил со стола один из бокалов, в которые я щедро плеснула виски. Да, когда живёшь с таким мужчиной, довольно быстро отвыкаешь пить пиво, перейдя на более благородные напитки.
— Ты ведь понимаешь, — повторил он, пронаблюдав, как я расправилась с содержимым за три крупных глотка и поморщилась от прокатившегося по пищеводу жидкого огня, — это только теории. Предположения, не больше. Нет никаких доказательств, что эта их статистика больше, чем просто совпадение.
Я кинула. Понимала, конечно, но это никак не мешало внезапно возникшему желанию помянуть прошлую жизнь. Гейб отобрал бутылку, наполнил бокалы заново и подтолкнул мой, негромко звякнув о него своим.
— Чёрт с ними, этими теориями, — разделавшись и со второй порцией, глубоко вздохнула и медленно выдохнула я. — Какая уже разница, да?
— Надеюсь, что да, — снова с каким-то намёком, который я не сумела уловить, проговорил он, протягивая руку ладонью вверх.
И вкладывая в неё свои пальцы, я подумала, что да, определённо да. Дом — это не место, дом — это люди.
И мой давно уже был именно здесь.