– Это случилось лет десять назад. – Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что все его слушают. – Как мы знаем, Роза училась в Ростове, но когда она ехала поступать, Зияди и Нони провожали ее на вокзале в Тбилиси с неспокойным сердцем, потому что она там никогда не была и никого там не знала. Посадив ее на поезд и вернувшись домой, Нона говорит: «Зияди, мне так плохо и боюсь за дочь. Кто ее встретит? Как она поступит?». Итак, Зияди едет в аэропорт и покупает билет в Ростов. Вы можете себе представить глаза Розы, когда она увидела отца на перроне в Ростове с охапкой цветов, который прилетел из Тбилиси, чтобы встречать ее с поезда на перроне?
Все зааплодировали. Нона хмыкнула и опустила голову, чтобы раствориться в воспоминаниях.
– Теперь загадка: я хочу всех спросить, кто самый любимый певец у Зияди? – Все зашевелились. – Зияди, ты молчи.
Гоги поспешил первым:
– Ясное дело – Марья.
Сулико отрицательно покачал головой.
– Меладзе, – уверенно произнес Гоги. Сулико:
– Нет. Это «Виноградная косточка». Встречайте и включите телевизор.
Сразу после того, как закончилась песня, Сулико, повысив голос:
– Это не всё, – он щелкнул пальцами и во двор стала заходить группа молодых людей.
У всех перехватило дух, когда увидели молодую, прелестную девчушку в национальном одеянии в сопровождении двух молодых ребят с гитарой и барабаном. Они артистично зашли во двор, подошли к столу, забрали свободные стулья, чуть отошли в сторону и началось такое – зазвучала народная песня про любовь.
Через минуту все, как один, хором начали подпевать. Нона на фоне горы засмотрелась на профиль мужа и видела, как его глаза наполнились слезами от непередаваемого чувства душевного удовольствия – чего еще желать от жизни: его друзья радовались и разделяли его чувства.
– Спасибо, Сулико, – сказал Зияди, после того, как песня закончилась, тронутый вниманием. – Спасибо, брат.
Слово предоставили Гоги, и он, взяв в руки бокал с вином, долго молчал, глядя на поверхность вина, которое блестело серыми оттенками: он там собирал свои мысли:
– Зияди, ты занимал высокие должности и летал высоко, но ты никогда не смотрел на людей свысока. Я… я всегда гордился, что у меня есть такой друг. Ты прожил красиво семь десятков и желаю, чтобы ты прожил еще столько же.
Получился настоящий праздник.
Гости разъехались, оставив за большим столом двоих: Зияди и Нону.
– Вот видишь, как все хорошо получилось? – заявил Зияди с гордостью. – Спасибо тебе, милая, – он осмотрелся по сторонам, – Батраз тоже ушел? Надо было ему дать шашлыка детям. Я ему даже спасибо не сказал, – с сожалением в голосе добавил он, потом, отведя взгляд, добавил. – А девочки даже не поздравили.
– Поздравят. Еще успеют. Там же часовые пояса. Может, там ночь.
– Да, – выдохнул Зияди, – ДЕТИ – НАША САМАЯ БОЛЬШАЯ НАДЕЖДА и САМОЕ БОЛЬШОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ.
– Не унывай! – прервала его Нона, желая отвлечь от досады. – А Батраза, утром отблагодаришь, когда он придет, – произнесла Нона. – Она встала, опершись обеими руками о стол. – Пошли домой! – Нона увидела на лице мужа странное выражение, как будто он смотрел сквозь нее куда-то вдаль. Ее сердце ёкнуло.
– Нет, – устало произнес Зияди, – я домой не хочу. – Голос ровный. – Нона, можно я здесь останусь.
– Нет, – отрезала Нона, – по ночам холодно.
– Тогда принеси мне плед. – Он нежно смотрел на жену. – Пожалуйста!
Нона скривилась и с минуту стояла, изучая его черты, которые изменила мягкая ночная тень. И ей показалось, что что-то толкает ее исполнить его желание. Он просит.
– Тогда два пледа, милый: один – тебе, другой – мне.
– Неплохая идея, – произнес Зияди. – Вспомним молодость, как мы грелись у ночного костра, – сказал он.
Ночь, украшенная россыпью мелких звезд, была нежной, ласковой. Тепло убаюкивало. Нона уснула крепким сном, держа теплую, до боли знакомую руку любимого в своей руке, и она даже не почувствовала, как через некоторое время она охладела.
Друзья настояли, чтобы на надгробном камне написали: «Красиво жил и красиво умер».
Иногда лучше работать руками, чем головой
(табасаранская поговорка)
К десяти часам утра солнце поднялось высоко над горизонтом, и в воздухе не было ни малейшего дуновения ветра. Несмотря на это, сельчане все как один вышли на сенокос, кроме одного – тридцатилетнего Мази, с темными, глубоко посаженными глазами, низким лбом и с никотиновым налетом на зубах.