Когда Сеидгамза зашел на кухню, он пришел в восторг от увиденного. Там было все и кутум тоже – каспийская рыба с великолепным вкусом – за целый день он почувствовал себя счастливым.
Застолье началось: кто ел хинкал, кто курицу, а Сеидгамза – кутум. Он мастерски отделял косточки от мяса и быстро начал опустошать тарелку. После второго тоста Сеидгамза потерял бдительность и запустил в горло мясо вместе с косточкой. Он закашлял – кость начала гвоздиться глубже. Сеидгамза начал волноваться, лицо побледнело, аппетит отбился – он встал.
– Что случилось? – испуганно спросил Неби.
– Кость, – прохрипел Сеидгамза. – Застряла в горле.
В голову Сеидгамзаа лезли тревожные мысли: «что, если я завтра не смогу вернуться в гараж; что, если слова, которые я сказал о том, что больше не поеду в Туриф, как злой рок, сбудутся и, наконец, что, если я умру здесь и сейчас?»
– Да, скорее, вызовите доктора, – прохрипел Сеидгамза.
Максим вошел размеренным шагом, поздоровался.
– Это все из-за тебя, доктор, – сказал Саидгамза. – Вместо того, чтобы выписать лекарства, ты мне выписал кутум. Вот и получилось…
– Я же тебе не говорил, кости есть.
– Кто его знает. Но получилось. Спаси меня, доктор. От этого человек может умереть?
– Конечно. Откройте рот.
– Так, так, – произнес Максим, нагнувшись и заглядывая в рот Сеидгамзу. Затем, выпрямившись, уставился на больного с озадаченным выражением на лице.
Душа Сеидгамзы ушла в пятки.
– Что? – спросил Сеидгамза испуганно.
– Я вам как врач заявляю, что дело очень серьезное: пинцет не поможет.
В комнате воцарилось молчание.
– Нужна операция.
Все ахнули. Сеидгамза побелел как мел и опустил плечи. Он начал перебирать в памяти все последние события в своей жизни и вспомнил своих детей.
– Доктор, нельзя ли как-нибудь полегче? – жалким голосом попросил Сеидгамза, осознавая безысходность своего положения.
– Ты не волнуйся, брат, я сделаю все, что в моих силах, тем более, что сегодня мне официально главврач разрешил удалять занозы, косточки и всякую хрень, – протараторил Максим, нервно вспоминая сегодняшнюю взбучку. Он больному повелел как можно шире открыть рот, а Неби принести вафельное полотенце.
– Может, не надо, – с ужасом в глазах спросил Сеидгамза.
– Надо, Федя, надо, – произнес Максим, пренебрегая о том, что думает Сеидгамза.
Максим правой рукой, обернутой в полотенце, взялся за высунутый язык, а левую руку упер в лоб Сеидгамзы и стал выжидать, чтобы перевести дыхание, прежде чем дернуть.
Все наблюдали за происходящим, затаив дыхание.
В следующий момент доктор дернул руку, и язык вместе с потрохами вывалился наружу. Сеидгамза вскрикнул от боли. Все увидели острую как иглу кость, которая вонзилась в подножие языка. Максим, не спеша, аккуратно двумя пальцами, сведя губы в дудочку, удалил косточку и самодовольно показал ее Сеидгамзау и всем остальным.
Затем случилось чудо – он отпустил язык, но он не возвращался назад. Максим насильно заталкивал язык внутрь, но он вываливался обратно.
Сеидгамза захрипел. Максим в отчаянии толкнул еще раз – язык вывалился опять. Максим стал обливаться холодным потом – его сарказм исчез как утренний туман в Турифе, сам растерялся. Началась паника.
Сеидгамзу срочно доставили в районную больницу и еле спасли, а Максима уволили. В один день село потеряло и врача, и автобусника. Лишь потом герои вспомнили о табасаранской поговорке: «Кто роет яму другому, туда попадает сам».