– Павел Степанович, не надо так. Я делаю все, чтобы обезопасить ситуацию. То, что мы знаем о готовящейся против вас провокации, в которой хотят использовать Веру, уже много. Предупрежден – значит, подготовлен.
– «Подготовлен…», – буркнул Смагин. – Спасибо тебе за такую услугу. Скажи лучше, что будем делать?
– Необходимо удержать Веру, – упрямо повторил Выкван. – Это не в моих силах.
– Ну да, в твоих силах… Нет, в силах твоих только червей ковырять. В одном месте…
В это время в комнату вошла Любовь Петровна.
– Вот кто нам поможет! – радостно воскликнул Смагин, обрадовавшись появлению жены. – Любаша моя – единственный человек, кто еще имеет хоть какое-то влияние на наших дочерей. По крайней мере, на Верочку.
И он рассказал о том, что встревожило Выквана, тактично покинувшего кабинет своего шефа.
– Не доверять ему нет оснований, – озабоченно стал рассуждать Павел Степанович. – Он мне спасал жизнь, не раз предупреждал о готовящейся опасности. Я не вникаю, откуда у него эта информация, это выше моего ума. Но я полностью доверяю ему. Раз он говорит – значит, давай думать вместе, как остановить Верочку. Она, сама видишь, дома не сидит, сплошной вихрь с моторчиком. Просто поражаюсь, какие они разные по характеру, темпераменту: одна сидит сиднем в монастыре, другая – извержение вулкана, ничем не укротишь. А укротить нужно, раз Выкван настаивает. Он попусту болтать не станет. Так что давай напрягать фантазию.
– Вместе будем думать – вместе и молиться будем за наших детей, – Любовь Петровна встретила этот настороженный тон своего супруга без паники.
– Молиться? – сразу отреагировал Смагин. – Может, сразу в монастырь уйдем? Коль уж молиться, то на всю катушку. Там уже одна Смагина молится. Небось, забыла, когда последний раз дома была. Замолилась вконец…
– Ничего она не забыла, – Любовь Петровна положила руку мужу на плечо, – у нас хорошие дочери. Одна молится и за себя, и за нас, а за обеих нужно молиться нам. Это самое лучшее, что мы можем сделать. Господь не оставит ни нас, ни их. Будет нужно – Сам и удержит.
– А Выкван настаивает на том, чтобы ее удержали именно мы.
– Ты знаешь, с каким уважением я отношусь к Выквану после всего, что он сделал для тебя, для нас. Но он – не Господь. Ему тоже нужен Бог. Я могу лишь догадываться, кому он молится, от кого получает помощь.
– А вот мне плевать на то, кому он молится, какому богу: кому-то в отдельности или всем богам сразу, – вспылил Смагин. – Плевать! Я сейчас думаю о том, как спасти нашу дочь, раз ей действительно угрожает опасность. Не о своей шкуре думаю, а о дочери. И если ее могут защитить те силы, к которым обращается Выкван, – пусть защищают. Я не буду мешать. И тебе прошу не мешать.
– Так нельзя, Паша, – Любовь Петровна испуганно взглянула на мужа. – Выкван молится, как научен от своего племени и от своей природы. Он, в отличие от нас, еще не познал Истинного Бога. А если и ты Его не познал, то это уже не просто опасно, а страшно. Зная, как ты любишь своих детей, привязан к ним свей душой, еще можно понять, почему ты восстал против родной дочери за то, что она решила посвятить Богу свою жизнь. Но не вздумай против Него восстать, чтобы Он не воздал тебе за такую дерзость. Многие восставали – и все повержены. Все! А Своих детей Господь не бросает в беде. Поэтому нужно молиться Богу Истинному: за детей наших, за себя, за Выквана. Даже за врагов, что задумали злое. Господь не оставит нас. Лишь бы сами не отвернулись от Него.
Смагин упал в кресло, обхватив голову.
– Любаша, ты ведь знаешь, как я далек от всего этого. Я не умею ни молиться, ни общаться с Богом, как это получается у тебя, у Наденьки нашей, у того же Выквана, хоть ты и говоришь, что он молится не нашему Богу.
Любовь Петровна нежно обняла мужа.
– У тебя, Паша, очень доброе и милое сердце. Ты весь в свою покойную маму. Я помню, какой она была милосердной, сострадательной. Ты весь в нее. Я помню, как ты открывал ей душу, всегда советовался с ней, просил помощи. Даже со мной ты не был так откровенен, как со своей мамой… Прости, я вовсе не укоряю тебя.