– Или вы просто бессильны помочь мне? – прошептал он. – Может, Вера права? Может, сильнее Бога, Которому она молится и Которого просит вместе со своей сестрой, хозяином, нет никого? И нет ничего сильнее Креста? Если это так, то…
Не вставая с колен, Выкван медленно, но твердо осенил себя крестным знамением. Потом поднялся, еще раз перекрестился и, не обращая внимания на боль, положил свою ладонь прямо на тлевшие, но еще раскаленные угли, окончательно гася жертвенный огонь.
15.
Смагин лежал на кушетке, мучительно борясь с новым приступом головной боли. Его жена суетилась рядом, готовя теплые компрессы и роясь в домашней аптечке.
– Паша, тебе нельзя так сильно нервничать, – она то и дело подходила к нему, пытаясь успокоить. – Нервотрепкой делу не поможешь. Нам нужно держаться, крепиться и не расслабляться. Хочешь, я позову Выквана? Его процедуры тебе всегда помогали.
– Зачем его беспокоить? Ему своей головной боли хватает, – простонал Смагин. – А с моим приступом есть только одно хорошее средство.
– Какое? Скажи, Пашенька. Я позвоню, попрошу – и привезут. Как называется?
– Позвони, попроси, пусть привезут, – Смагин приоткрыл один глаз и посмотрел на реакцию жены. – Гильотина называется. Очень хорошее средство. Раз! – и нет головной боли. Вместе с головой. Так и скажи, что Смагин просит. Пусть быстрее везут.
– Сказала бы я тебе, шутник, да не до шуток теперь, – Любовь Петровна возвратилась к столику, готовя новый компресс.
И в это время вошел Выкван. Подойдя ближе к Смагину, он присел на стул. Его лицо не выражало ни радости, ни надежды.
– Что ж, на все воля Божия, – вздохнул Смагин, пытаясь подняться с кушетки. – Мои друзья-украинцы в таких случаях говорят: «Маємо те, що маємо». Сущая правда. Что имеем – не храним, а потерявши – плачем. Как она там? Виделись?
Выкван грустно кивнул головой.
– Держится? Или мокрая от слез?
– Как раз не мокрая, – оживился Выкван. – Она меня удивила своим состоянием духа. Верит, что все как-то образумится, прояснится.
– Вера верит в чудеса, – вздохнул Смагин. – Верит, небось, что я ее вытащу оттуда.
– Она верит в свою невиновность. Упорно верит. Мне вообще показалось, что там сидит не Вера, а…
Выкван замолчал, не зная, как объяснить Смагину свое предчувствие.
– А кто? – переспросил тот. – Надька, что ли? Та из своего монастыря теперь носу не высовывает. Писаки такое кадило раздули, что впору самому в монастыре скрыться и не показываться до самой смерти. Чума на мою голову…
– Кстати, встречи с тобой просит какой-то очередной журналист, – крикнула из соседней комнаты Любовь Петровна, слыша весь разговор. – И в офис несколько раз звонил, и сюда приходил, да мы не пустили. Знаем, как ты любишь эту публику.
– Люблю – не то слово, – от этой новости Павел Степанович ощутил приступ головной боли. – С ума схожу от счастья общения с ними, спать ложусь и просыпаюсь с одной мыслью: встретиться с очередным журналюгой и сказать ему все, что я думаю. Причем, без всяких купюр. Сделай это за меня, Любочка, уже сил никаких нет общаться с этими негодяями.
– Так они не со мной встречи ждут, а с тобой. Ты у нас, Паша, герой всех репортажей. Так что неси крест своей популярности до конца, хотя я понимаю, как тебе тяжело. Скажи лучше, что ему передать и что приготовить для встречи.
– Плаху, палача и рюмку водки, – мрачно усмехнулся Смагин. – Рюмку водки мне, остальное – ему.
– Сходи, узнай, что ему нужно, – обратился он к Выквану. – Если что по делу, то пообщайся сам, как мой референт. Если снова хотят грязью облить – выгони в шею и дай на прощанье хорошего пинка, чтобы сюда забыл дорогу. Сил нет общаться с этой журналистской мразью.
Выкван кивнул головой и удалился, а Смагин снова остался наедине с невеселыми мыслями.
«Ах, Верочка, доченька, что же ты наделала… И меня погубила, и себя».
Любовь Петровна села рядом, обняла мужа, а тот, уткнувшись в ее руки, заплакал, как ребенок.
– Господь не оставит, Пашенька, – она гладила мужа, желая его хоть немного успокоить, – ни нас не оставит, ни детей наших. И мы их наказывали, когда те шалили, а потом все равно жалели. Так и Господь: коль нужно наказать, вразумить – вразумит, но не оставит, не бросит.
– Как мне ее жалко, нашу девочку, – прошептал Смагин, – но я ничем не могу ей помочь. Ничем… Любочка, я тоже молился Богу, чтобы Он помог нам, простил нас. Может, я не та так молился, как нужно, но молился от всего сердца. Но Он меня не услышал. Или не захотел услышать. Или же Он просто неумолим…