«Но почему бы и не взглянуть? – подумала вдруг Оливия. – Никто ведь не узнает».
Закусив губу, она посмотрела на приоткрытую дверь. Потом осторожно приподняла простыню и, бросив взгляд на лежавшего перед ней мужчину, поспешно опустила простыню. В следующий миг Оливия почувствовала, что краснеет.
«Ах, любопытство действительно ужасный грех», – промелькнуло у нее в голове.
Разрезанные брюки незнакомца она отправила в мешок для лоскутов вместе с клочьями рубахи. Затем перевязала его сломанные ребра, смазала раны йодом и наложила на ушибы и царапины компрессы из отвара окопника. К вечеру Оливия уже была без сил, но она знала, что работа еще не закончена – предстояло сбить жар, который все усиливался.
Всю эту ночь и две последующие Оливия ухаживала за своим пациентом – постоянно смачивала холодной водой его лицо и грудь, а также вливала ему в рот чай из коры ивы. Он то и дело приходил в ярость, и ей тогда приходилось уворачиваться от его кулаков. Отдыхала она лишь в те редкие моменты, когда он затихал.
Говорил незнакомец иногда шепотом, иногда громко, но почти все время бессвязно. Причем на каком-то странном языке. Время от времени он произносил и английские слова – Оливия уловила что-то о ружьях и об амнистии, а также о месте под названием Маунтджой и о мужчине по имени Шон Галлахер.
На закате четвертого дня жар у больного все еще не спал. Во время очередного приступа ярости он внезапно размахнулся и сбил фарфоровую фигурку, стоявшую на столике у кровати. Оливии не удалось ее поймать, статуэтка, упав на пол, разбилась. Это была фарфоровая пастушка, когда-то принадлежавшая ее прапрабабушке. Фигурку привезли из родной Шотландии, и она хранилась в семье три поколения, а вот теперь…
Во время войны Оливии пришлось продать почти все, чтобы свести концы с концами, но она так и не смогла расстаться с фарфоровыми фигурками пастуха и пастушки. Хрупкая пастушка перенесла путешествие, войну, нищету – и все лишь для того, чтобы ее разбили жестокие мужские кошмары.
Со вздохом опустившись в кресло, Оливия со слезами на глазах уставилась на осколки у своих ног. Она так устала, что у нее не было сил даже подмести.
В какой-то момент Конор понял: он уже не лежит на дороге. И еще он уловил чудесные запахи – соблазнительные запахи свежеиспеченного хлеба, крепкого кофе и чистых простыней. Значит, он на небесах… или в чьем-то доме. Почувствовав запах хлеба, он вдруг понял, что проголодался. Сделав глубокий вдох, он шевельнулся – и тотчас же боль пронзила его грудь. Есть сразу же расхотелось.
Минуту спустя, собравшись с духом, Конор открыл глаза – и поморщился от яркого солнечного света, заливавшего комнату. Откинув простыню, он обнаружил, что кто-то снял с него одежду и перевязал ребра. Но кто же это сделал? Он помнил бой на ринге и помнил троих мужчин, избивших его, а потом… Потом смутные, но такие знакомые картины – умирающие люди, убийцы Шона, кровь и ружья, тюремные стражники и голос Делемера. Господи, его снова преследуют эти кошмары!
А потом он вдруг вспомнил женщину. Да-да, она нашла его на дороге, и он забрался в ее фургон. Должно быть, он сейчас в ее доме.
Конор чуть приподнял голову, чтобы осмотреться, но тут все завертелось у него перед глазами, и он со вздохом откинулся на подушку.
– Доброе утро, – послышался чей-то тоненький голосок.
Конор повернул голову и увидел в кресле у кровати голубоглазую девочку лет десяти.
Облизнув пересохшие губы, он прохрипел:
– Да… здравствуй…
Девочка болтала ножками и внимательно смотрела на него.
– Почему вы все время кричите? – спросила она.
– Кричу?.. – переспросил Конор в недоумении.
– Да, все время. Вас слышно во всем доме. – Она нахмурилась и добавила: – Вы нам спать не даете ночью.
Тут Конор вдруг догадался: девочка слышала, как он кричал, когда его мучили кошмары. Одному Богу известно, что он наговорил.
– Должно быть, мне что-то снилось, – пробормотал он в смущении.
Девочка закивала:
– Да-да, конечно. Ночные кошмары. У меня они тоже бывают. Не беспокойтесь. Мама говорит, что кошмаров не нужно бояться, они ведь не настоящие.
Мама этой девочки понятия не имела, о чем говорила. Его кошмары были очень даже настоящие.
– Как давно я тут? – спросил он.
– Дня три, наверное.
– Три?.. – Неужели он действительно пролежал в постели так долго?
– А что значит «недоносок»? – неожиданно спросила девочка.
– Недоносок? – Пробормотал Конор, ошеломленный вопросом. Что же он еще наговорил, когда был в беспамятстве? – Думаю, девочкам в твоем возрасте не следовало бы знать такие слова, – ответил он, еще больше смутившись.
– Это плохое слово, да? – Малышка взглянула на него с любопытством. – Раньше я такого никогда не слышала.
Конор не смог сдержать ухмылки, настолько удивило его это замечание. Но тотчас же челюсть его пронзила острая боль, и он едва удержался от стона.
– Меня зовут Кэрри, – продолжала девочка. – А вы кто?
– Я… Конор.
– А на кого вы кричали все время?
Он на мгновение прикрыл глаза.
– Ни на кого… в общем-то.
– Вы обзывали своих врагов всякими словами.
– Обзывал? Нет-нет, ничего подобного.
– Да, обзывали. Вы говорили, что они проклятые уб…
– Кэрри! – раздался женский голос.
Конор снова приподнял голову и увидел женщину. Он сразу же узнал ее – женщину с фургоном.
– Кэрри, довольно, – сказала она. – Ты ведь знаешь, что я тебе не разрешала заходить сюда.
– Но мне хотелось на него посмотреть, мама.
– Завтрак готов. Иди в кухню.
– Но…
– Иди, – приказала женщина, указывая на открытую дверь у себя за спиной.
Девочка тихонько вздохнула.
– Да, хорошо. – Она соскользнула с кресла. – До свидания, мистер Конор. – Помахав ему на прощание рукой, малышка направилась к двери. У порога задержалась и добавила: – Я просто хотела взглянуть на него, вот и все.
Девочка вышла из комнаты.
Женщина тут же приблизилась к кровати. Конору сразу же бросилось в глаза ее платье – тускло-коричневое, застегнутое до подбородка. А ее волосы – каштановые и довольно густые – были собраны в узел на затылке.
«Не очень-то она привлекательная», – подумал Конор.
Но когда женщина, остановившись у кровати, посмотрела ему в лицо, он изменил свое мнение о ней. У нее были чудесные темно-карие глаза, окруженные необычайно длинными ресницами. И в уголках глаз он заметил тонкие морщинки, свидетельствовавшие о том, что она часто улыбалась. Но сейчас она даже не пыталась улыбнуться.
– Меня зовут Оливия Мейтленд, – сказала женщина.
– Конор Браниган, – прохрипел Конор.
Ему ужасно хотелось пить.
– Знаете, мистер Браниган, вы вызвали тут… большое волнение. – Женщина едва заметно нахмурилась. – Надеюсь, теперь, когда вы очнулись, ваш словарный запас будет не таким ярким.
– Да, конечно… – Конор ухмыльнулся. – Постараюсь не ругаться.
– Постарайтесь, пожалуйста. – Оливия снова нахмурилась. – Я не желаю, чтобы вы так грубо выражались при моих девочках.
Оливия наклонилась и потрогала его лоб. Конор невольно улыбнулся, ощутив приятную прохладу ее руки. И еще он уловил чудесные запахи – запахи ванили и гвоздики. Облизнув губы, он пробормотал:
– Напоминайте мне об этом, пожалуйста, и я постараюсь сдерживаться.
– Ах, похоже, у вас жар, – сказала Оливия, убрав руку. – Вас очень сильно избили – Она вопросительно посмотрела на него – как бы ожидая объяснения.
Но Конор не собирался ничего объяснять.
– Где моя одежда? – спросил он.