Где-то на краю сознания, я слышу звук маячков, оповещающий, что мы тут с сума сошли, но это еще очень далеко.
Подбегаю первый и заношу кулак для удара. Кайла уворачивается, хватается за выброшенную для удара руку и с разворота бьет мне ногой по лицу.
Голову отбрасывает в сторону, и тут же мне прилетает фирменный апперкот в челюсть, сшибающий меня с ног на газон.
Взревев, я взлетаю на ноги и останавливаюсь.
Джейл крепко хватает Кайлу, а в следующую секунду он сжимает ее запястье, и она оседает в его руках, как кукла тряпичная.
– Остановись! – бросает он мне, сверкнув своими неестественно голубыми глазами.
Я прихожу в себя. Но не просьба Джейла, брошенная как приказ, приводит меня в чувства, а Кайла без сознания лежащая на траве, по ее лбу стекает капля крови. И волосы! Теперь прядь ее белых, как снег, волос не тоньше кулака.
– Кайла! – кидаюсь я к ней, но сразу замечаю, что вокруг нас смыкается круг. Вся улица сбежалась и окружила плотным кольцом. Я понимаю, что если дернусь еще раз, то лягу рядом с ней. А я должен знать, что натворил, помочь ей.
Джейл сидит рядом с Кайлом, поглаживая ее по голове и стирая кровь со лба.
– Не трогай ее! – не выдержав, зло бросаю я.
– А то что? Добьешь ее? – зло усмехнувшись, отвечает Джейл.
Я сжимаю кулаки, чтобы не кинуться и не прибить зазнавшегося идиота.
Через минуту к нам подъезжает медицинский электрокар с этим ее доктором Нойсом и еще несколькими медиками.
Кайлу укладывают в электрокар, и она с Нойсом уезжает. Остальные медики остаются разбираться со мной. Так же чуть позже приходит инспектор. По его заключению примут решение оставят ли нас в СОТ, или завтра мы отправимся домой.
Вот так. Запрет на драки – это первое и самое строгое правило. А наша парочка, я думаю, уже достаточно крови попила здешнему руководству. Мне с трудом удалось загладить и залить баблом феерическое воссоединение нашей пары. И тогда мне дали понять, что это последнее предупреждение.
Отпускают всех лишь через три часа, назначив мне и Кайле дисциплинарное слушание на завтра на три часа дня.
Я сразу же бегу в медкорпус. Доктор сообщает, что Кайла начала приходить в себя. И я, даже не став спорить с этим Нойсом, захожу к ней.
Я должен ее видеть.
Должен извиниться.
Должен все исправиться, пока не поздно.
Кайлу заперли в маленькую пустую комнату без окон. Кровать, на которой лежит девушка, стоит посередине этой комнатушки, а рядом с ней стоит стул. Букашку мою сковали по рукам и ногам, в вене на руке торчит игла с капельницей.
Все эти декорации мне знакомы неплохо. Сам попадал сюда после первого боя с Кайлой и видел ее прошлое, когда она расцвела и училась контролировать свои новые силы. Я так и не решился рассказать ей про эту мою способность. Иногда она очень удивляется, что я столько знаю о ней и ее вкусах.
Это ужасное место. Сначала тебя вырубают без твоего согласия, а потом ты просыпаешься и связан, как дикое животное.
Захожу и осторожно сажусь на стул рядом с ней. Очень хочется прикоснуться, но я почему-то не решаюсь. Сейчас она такая хрупкая и беззащитная.
Как я мог так себя вести с ней? Но я все еще так злюсь на нее. У нас все было так хорошо эти недели.
А теперь?
Что будет теперь?
Решаюсь и провожу по белым, словно снег, прядям волос и чувствую новый разрыв на такой еще хрупкой связи между нами. В этот раз вместе с волосами побелели и несколько ее черных ресниц.
В этот раз все совсем было по-другому. Нас не измотало до полусмерти. Я совсем не чувствовал той пронзительной боли, что проносилась в прошлый раз по всему телу. Я вообще не чувствовал ничего кроме всепоглощающей ярости.
Кайла немного шевелится и приоткрывает глаза.
– Кай, ты меня слышишь? – тихо зову ее я.
Она слегка качает головой, а потом шире распахивает ярко оранжевые глаза.
– Кайла, это я. Итан. Все хорошо, – пытаюсь успокоить букашку.
Накрываю ее руку своей, и она дергается. Потом ее глаза раскрываются еще сильнее и она начинает шипеть, извиваясь всем телом.
К нам влетают Нойс и откуда-то взявшийся Рамин, который уезжал домой.
– Итан, выйди, – настойчиво требует Нойс.
Я словно прирос к этому стулу, пытаюсь погладить ее по щеке, но она все яростнее рычит и извивается.
– Итан, тебе надо сейчас уйти. Ты делаешь ей только хуже. Если решат, что она не контролирует себя, ее здесь закроют надолго, – говорит Рамин, кладя мне на плечо руку.
От него всегда так тянет чувством вины, что меня и в обычное время душит, а сейчас мое чувство вины, его чувство вины – это слишком. Мне надо уйти, надо выпустить пар.