– Благодарю вас, сэр. В этом нет необходимости.
Я сидел перед голографокамерой в новенькой форме и с двойной дозой обезболивающего. И Земля, и вся Солнечная система видели мое изможденное лицо, мой хмурый вид. Вне поля зрения камеры, прислонившись к стене, Арлина держала за руку Филипа.
На нижнем уровне техники ремонтировали иллюминатор пятой секции. Когда работы будут закончены, в эту секцию можно будет подать воздух.
– Я – адмирал и Генеральный секретарь Сифорт, действую в рамках полномочий, предоставленных мне военным положением. Корабль Военно-Космических Сил «Галактика» снова в руках правительства. Все воинские части, как ВВС ООН, так и Флота, должны вернуться в свои казармы и ждать дальнейших распоряжений. Коменданты орбитальной станции Флота и базы Лунаполиса будут арестованы.
– Чисно Валера, – продолжал я строго, – снимается с должности заместителя Генерального секретаря Организации Объединенных Наций. В ходе заочного расследования дела он обвинен в государственной измене и приговаривается к смерти. Приговор может быть пересмотрен, если Валера немедленно прибудет на базу Флота «Потомак». Начиная с четырех часов – я посмотрел на часы – восточноамериканского времени каждый чиновник правительства или офицер, который встретит мистера Валера вне пределов базы «Потомак», обязан привести в исполнение смертный приговор. Я сурово посмотрел в камеру:
– Сенаторы, которые продолжают выступать против законной власти, снимаются со всех должностей и до конца жизни лишаются права участвовать в выборах. Я буду нетерпим к любым актам неповиновения, неуважения к законам, пока нынешний кризис не будет разрешен.
Теперь другие вопросы. Джеренс Бранстэд должен быть немедленно освобожден, и ему надлежит приступить к исполнению обязанностей главы моей администрации.
Пакет экологических законов, представленный моей администрацией на рассмотрение Сената, вступает в силу через семь дней, начиная с сегодняшнего. Он будет называться Законом о защите окружающей среды имени Джареда Тенера. – Джаред не был экологическим фанатиком, но Филипу будет приятно, что его погибший друг снова среди нас. – Это все.
Я отключил камеру и откинулся назад, наслаждаясь тем, что боль в спине почти не чувствовалась.
– Ник! Капитан, – еле слышно промолвила Арлина. Я повернулся. Руки Фити сцепились на груди, захватив рубашку. Разодранные пальцы кровоточили. Его невидящий взор был устремлен на приборную доску.
Я оттолкнулся и проехал в кресле сколько мог.
– Филип!
Ноль внимания. Его губы двигались и шептали какие-то цифры.
– Сынок. – Я взял его за руки. – Мы любим тебя. С тобой все в порядке. Постарайся больше не расстраиваться.
Он вырвал руки. Сжал их в кулаки, с силой ударил себя по бокам.
– Вычисляется корень двенадцатой степени. Оставьте меня одного.
– Мне было не вытащить пистолет, – воскликнул я. – Я даже не мог им пошевелить.
Он тупо переводил взгляд с матери на меня и обратно.
– Мне так жаль, Филип!
Глупость моя и некомпетентность. Хуже некуда. Я держал жизнь Джареда в своих руках – и упустил шанс его спасти.
– Он был в ужасе. – Филип говорил спокойно, словно беседовал о погоде. – Мы все умрем. И он бы тоже…
– Сынок, я…
– Но так никто не должен умирать. Ни один человек. – Он закрыл лицо руками.
– Мне надо было катиться быстрее. Следовало взять лазер…
– Я не мог его спасти. Я был там – и не мог помочь. Не мог утешить его. Даже в самом конце он смотрел на меня.
«Ни слова больше! Боже, возьми меня к себе сейчас же. Не могу больше!»
– Сэр, – позвал меня лейтенант Гарроу. – Срочный вызов.
– Позже.
– Это епископ Сэйтор, – благоговейным голосом сказал он. – Патриарх.
– Ты понимаешь, папа? Я не мог ему помочь! Я притянул Филипа к себе. Он оттолкнул меня:
– Ответь на вызов.
– Это не имеет…
– Я никуда не денусь. Ответь.
Я направил взор своих запавших глаз на экран. Высветилось пухлое лицо старейшины патриархов.
– Это епископ Сэйтор, от лица патриархов.
– Прекрасно.
– Отрекитесь от ваших слов немедленно. Валера не виновен. Это был не мятеж. Сенат вправе…
– Нет.
Фрэнсис Сэйтор возглавлял Церковь. Нашу Церковь. Единственную истинную Церковь.
– Экологическое законодательство безумно. Отмените его до…
– Нет!
Он говорил от имени Господа Бога и был во всех отношениях духовным лицом.
– Сифорт, вы не в вашингтонском кабинете. На этот раз я говорю от имени Собора, от лица патриархов Церкви Воссоединения. Ваше правление – одни заблуждения и смертные грехи. Повелеваю вам…
– Нет! – повторил я дрожащим голосом. Он был представителем Бога на Земле.
– Или мы сегодня же отречемся от вас. Публично дезавуируем со ступеней кафедрального собора. Это радикальная мера, которая применяется крайне редко. Предупреждаем, что, если…
Я приподнялся в кресле, не обращая внимания на то, что от боли засверкало в глазах.
– Смотрите, как бы я вас не дезавуировал! Его глаза сузились, словно он был сбит с толку.
– Я дезавуирую вас, Сэйтор! – Глаза у меня бешено сверкали. – И ваш совет патриархов! – Словно что-то надорвалось у меня в душе, как до этого в спине. Моя связь с Ним была разорвана, напрочь и безвозвратно.
– Гореть вам в адском огне. Вы ере…
– И отрекаюсь от Церкви! – По моему лицу катились слезы. – От Церкви, вы слышите, Сэйтор? Будет ли это изменой, если я объявлю о недоверии тому, что, по всеобщему разумению, является орудием Всевышнего? Как мы можем доверить нашу совесть, наши души фанатичной церкви, которую гораздо больше заботит ее материальное преуспеяние, нежели наше выживание?
– Как вы смеете!
– «Подобно тому, как священнослужителям суждено умереть, они не должны быть двуличными, не излишествовать в винопитии, не алкать роскоши и богатства». А как мои избиратели, старейшина? Кого из нас они поддержат, когда почитают прессу? Подумайте, стоит ли рисковать?
Мы оба сидели, объятые ужасом.
Меня отлучали от Церкви. Я угрожал самому Господу Богу и выступил против Его Церкви. Объявят ли патриархи о своем решении или нет – все равно я навеки был изгнан из числа рабов Его.
– Дезавуировать вас, епископ? – Дрожащей рукой я потянулся к телефонной трубке. – Поведать миру обо всем, что я думаю?
– Вы не посмеете очернить…
– Всем, что есть святого, клянусь говорить одну правду. Я расскажу о нашей встрече в Ротонде, о вашем визите ко мне домой. Об этом разговоре, который будет для вас последним. Поднимите хоть палец, чтобы возразить, и я тут же все расскажу, – говорил я жестким, скрипучим голосом, точно царапал стекло. – До конца дней своих, епископ, никогда более не обращайтесь ко мне! – Я грохнул кулаком по клавишам, разорвав связь.
Я сидел, весь дрожа от ужаса перед собственной бескрайней глупостью.
«И те, кто совершит это, будут повергнуты в ад, в самые глубины его».
Я не мог более читать молитвы. Никогда, чтоб мне провалиться под Землю.
Но как мне жить без молитвы?
Как я вообще мог теперь жить?
Оставались только Арлина с Филипом, Майкл. А еще – мои обязанности.
Супруга с благоговейным страхом смотрела на меня из своего угла.
Фити непрестанно теребил рубашку.
– Сынок, подойди ко мне. – Я умоляюще вытянул вперед руки.
Его глаза встретились с моими, и в них были одиночество, мука, отрешенность.
– Я утратил Господа Бога, и у меня нет ничего, чтобы спасти тебя! – произнес я прерывающимся голосом. – Умоляю тебя, если в тебе есть хоть капля милосердия! – Я был не в силах сказать что-то еще, меня душили слезы.
Сначала медленно, как автомат, Филип поднялся со своего кресла, двинулся к столу. Мягко обнял меня. Потом упал мне в объятия, на мои колени, словно маленький ребенок. Наши слезы смешались: мои – обо мне, его – о навеки утраченном Джареде.