– Нет, сэр.
– Раз ты совершил настолько серьезный проступок, что попал ко мне, то и наказание понесешь соответствующее. Я буду пороть убедительнее, чем старший лейтенант. Приказываю молчать и не двигаться.
– Есть, сэр.
Розга щелкнула по моей заднице выстрелом. Я дернулся, вскрикнул.
– Я приказал молчать и не двигаться!
– Есть, сэр.
Я изо всех сил выполнял приказ, давя в себе всхлипы, а розга свистела и жалила, свистела и жалила. Когда, наконец, пытка кончилась, я чувствовал себя раздавленным.
– Встать, – приказал Керси, подал мне китель, помог его надеть. – За все надо платить, мистер Сифорт. Только что ты заплатил за свой проступок. Цена немалая, но зато ты искупил его полностью. Постарайся больше ко мне не попадать. – Он легонько подтолкнул меня к двери. – Иди в казарму.
– Есть, сэр. – Я выскочил из его кабинета подавленный, красный от стыда и унижения. Ягодицы горели. Секретарша в приемной не повела и бровью. Я выбежал трусцой в коридор, прислонился к стене и зарыдал.
И вот я снова сидел в той же казарме на той же койке, но уже в синей капитанской униформе, ностальгически поглаживая одеяло. То был жестокий урок. Сам сержант носил мне еду, пока я лежал здесь пластом. А потом боль постепенно прошла, и я маршировал в столовую вместе со всеми.
Послышался шорох. Я оглянулся. У двери с растерянным видом стоял крепкий, жилистый парнишка в серой униформе.
– Кадет Йохан Стриц, сэр! – доложил он, вытянувшись по стойке «смирно».
– Долго ты тут стоишь и шпионишь за мной? – рявкнул я.
Тот испуганно залепетал:
– Простите, сэр, я… Я вошел, увидел, что вы сидите здесь, и не мог сразу сообразить, что делать… Простите, сэр.
– Ты должен становиться по стойке «смирно» независимо от того, смотрю я на тебя или нет! – орал я.
– Так точно, сэр! Есть, сэр!
– Как ты сказал, твоя фамилия? Стриц? Это ты, дерзкий щенок, посмел поднять руку на гардемарина?
– Так точно, сэр!
– Если бы мы были на корабле, я бы тебя… Знаешь, что бы я с тобой сделал? Вольно! – Я заткнулся и вышел вон из казармы.
Стюард налил нам кофе и вышел из конференц-зала. Я обвел взглядом собравшихся вокруг стола офицеров. Это было мое первое совещание в Фарсайде.
– С чего начнем? – спросил я.
– Раньше мы начинали с вопросов снабжения, – подсказала сержант Обуту.
– Хорошо. Так и сделаем.
Лейтенант Кроссберн включил свой карманный компьютер и, поглядывая на экранчик, начал доклад:
– С провиантом дело обстоит плоховато. Несмотря на мои регулярные звонки в Лунаполис, поставки задерживаются. Поскольку урожай наших залов гидропоники недостаточен, мы должны получать свежие овощи из Лунаполиса каждую вторую неделю, но нам не дают их вот уже два месяца. – Кроссберн умолк, ожидая реакции.
– Продолжайте, – сказал я.
– Вы не собираетесь принимать никаких мер? К вашим просьбам в Лунаполисе прислушаются.
Еще чего! Выполнять указания Кроссберна?! Пошел он…
– Разве в наших хранилищах мало запасов?
– Вполне достаточно, но…
– Тогда позвоните в Лунаполис еще раз, – резко перебил я. – Что еще? Кроссберн стушевался:
– Рабочие жалуются на гардемаринов, мол, захламляют служебный коридор банками из-под напитков.
– Мистер Паульсон, проведите разъяснительную беседу со старшим гардемарином Кином, – приказал я.
– Есть, сэр.
– Подробный отчет о положении дел со снабжением я переслал вам две недели назад, сэр, – закончил доклад Кроссберн.
– Ладно, почитаю. – А скорее всего, едва взгляну на него. Я перевел взгляд на старшего лейтенанта Паульсона. – Что у нас с системами жизнеобеспечения?
– Ничего нового, сэр, – доложил он. – Все системы работают нормально. Учебная станция временно законсервирована.
– Когда туда отправят кадетов?
– Через три недели, сэр. Первыми полетят кадеты сержанта Хиллмана.
– Когда вы собираетесь осмотреть станцию, сэр? – вклинился Кроссберн.
– Через день-два. А что?
– Я спросил об этом лишь для того, чтобы знать, к какому сроку подготовиться.
Уважительная причина, обругать Кроссберна было не за что, а так хотелось.
– Следующий, – сказал я.
– В этом месяце успеваемость кадетов слегка превысила среднегодовой уровень, – доложила лейтенант Нгу Бьен, заведующая преподаванием теоретических дисциплин. – В общем и целом все нормально, особых трудностей нет.
– В самом деле? – удивился я.
– Да, сэр.
– Хорошо. Тогда совещание закон… – В этот момент сержант Обуту вежливо кашлянула, явно собираясь что-то сказать. Я предоставил ей такую возможность:
– Слушаю вас, сержант.
– Извините, что перебила, сэр, но мне показалось, что вас заинтересует не только средняя успеваемость, но и некоторые подробности.
– Это входит в ваши обязанности, сержант? – спросила лейтенант Бьен, вперив в сержанта леденящий взгляд.
– Нет, мэм, – внешне спокойно ответила Обуту, но я заметил, как у нее под столом сжался кулак.
Я понял, что оказался меж двух огней, и пошел на хитрость:
– Вы сделали совершенно правильное замечание, мисс Бьен, сержант Обуту исполняет обязанности секретарши и не должна вмешиваться в ход совещания без достаточных на то оснований. – Мисс Бьен обиженно поджала губы, но тут я небрежно бросил:
– Кстати, мисс Бьен, раз уж зашла речь о подробностях… Вы готовы дать информацию об успеваемости по отдельным предметам?
– Да, сэр. Конечно, готова. – Покраснев, Нгу Бьен включила свой карманный компьютер.
Пока она искала нужный файл, я встретился взглядом с секретаршей, незаметно ей подмигнул и тут же перевел глаза обратно на Бьен.
– По навигации, сэр, – начала свой доклад лейтенант Бьен, – лучше всех успевает кадет Алишия Джонс. На втором месте Джеренс Бранстэд. Не справляются с учебной программой два кадета: Арнвейл и Стриц. По истории самые высокие оценки имеют кадеты Бенгхади, Гувир и Боланд, а самые низкие – Кил Дрю и Кевин Арнвейл.
– Дрю? Где-то я уже слышал эту фамилию.
– Это тот самый, который случайно разбил кадету Эдвардсу стекло шлема, – напомнил Паульсон.
– А… – протянул я, – вспомнил. А Кевин Арнвейл дружил с Дастином Эдвардсом. Давайте посмотрим их оценки за последние три месяца.
Оказалось, их успеваемость резко снизилась после гибели Эдвардса.
– Такое бывает, сэр, – комментировал Паульсон. – Со временем подтянутся.
– А если нет?
– Тогда их придется выгнать. Не слишком ли просто?
– Перерыв, соберемся через два часа, – объявил я. Вернувшись в кабинет, я полчаса размышлял, потом вышел в приемную поговорить с сержантом Обуту.
– Почему вы заострили вопрос об успеваемости кадетов? – спросил я.
– Мне не понравилось, что лейтенант Нгу Бьен говорила только о средних показателях, словно речь шла о машинах.
– Только это?
– Видите ли, сэр, хотя воспитание кадетов не входит в мои обязанности, я иногда говорю с ними о том о сем; порой они изливают мне свои души. Возможно, потому, что я женщина, а им так не хватает материнского тепла. Однажды я шла по коридору, когда Кил Дрю мыл пол.
Я остановилась, поговорила с беднягой. Это было спустя два дня после гибели Эдвардса.
– Понимаю, как ему тяжело.
– Очень тяжело! – воскликнула Обуту. – Кил убит горем. Он разрыдался и долго не мог успокоиться.
– Вам удалось его утешить?
– Такое горе быстро не проходит. Я говорила с ним в тот же день вечером, потом еще два раза.
– Вам надо было идти в психологи.
– Боже упаси! Знаете, сэр, в Академии с кадетами обращаются как со взрослыми, а они ведь еще дети. Многим подросткам здесь трудно.
– Знаю.
– Еще при Керси мне приходилось видеть, как из этого кабинета, теперь вашего, после порки выходят кадеты. Как жалко на них смотреть! Мне кажется, взрослые забывают, что они сами были детьми.
– Поверьте, я хорошо помню кадетскую жизнь. Могу вам признаться, она казштась мне невыносимой. Вы так добры, мисс Обуту.