Он поднялся усталым движением и пояснил:
— Эти трубы теплые… Там дальше изоляцию кто-то снял. Как на печке, ей-богу.
Он пошел в темноту, ведя по верхней трубе рукой. Матрос последовал за ним. В этой узкой щели между домами не чувствовалось ни малейшего ветра. Правая стена, по которой шли трубы, иногда чуть вздрагивала, слышен был шум работающих в здании моторов. Майк решил, что там помещалась какая-то большая мастерская.
— Быки[2] сюда не заходят, — сказал мальчик. — Никогда.
Они прошли метров двадцать, и мальчик остановился, шаря в темноте рукой.
— Вот здесь. Попробуй.
— Ого, — сказал матрос, отдергивая руку. — Жжется.
— Нет, это так показалось. Лежать можно.
— Нижняя тоже теплая? — спросил Майк.
— Тоже. Только я сам лягу; ладно?. Я что-то заболел. Кашляю…
— Ладно… Я, пожалуй, сниму свитер.
— Конечно. Он тут сразу высохнет. Сними и положи под голову, а потом перевернешь.
Минуты две или три они молча устраивались. Мальчик сбросил большой, не по росту, пиджак и разостлал его на трубе. Майк стянул через голову свитер и положил на верхнюю.
— Какой ты здоровый! — сказал мальчик. Оба они привыкли теперь к темноте и могли рассмотреть друг друга.
— Я всё время на воздухе, — объяснил Майк. — Матросом работал.
— Меня бы не взяли, — сказал мальчик завистливо: — я совсем дохлый.
— Всех берут, — сказал матрос равнодушно. — Там не смотрят на это… А потом, вырастешь — поправишься.
Мальчик промолчал. Они уже устроились теперь и лежали: матрос — на верхней трубе, мальчик — на нижней. Две стены поднимались справа и слева. Наверху был узкий и длинный просвет неба, освещенного в дальнем конце огнями центра.
— Здорово ты нашел, — сказал Майк. — Хорошее место.
— Сюда даже дождь не попадает, — ответил мальчик снизу. — На этой стороне крыша с навесом… Давно без работы?
— Около месяца. Я сам из Окленда. Нас тут всех рассчитали, — коробка пошла на ремонт. А теперь никак не устроиться. Я даже не знал, что так будет.
Они умолкли. Далеко на улице раздался вон автомобильной сирены. Неожиданно мальчик начал кашлять.
Кашель у него был лающий и сухой, раздирающий горло. Он кашлял долго и надрывно, с трудом успевая перевести дыхание. Матрос наверху в тревоге приподнялся.
— Здорово кашляешь.
— Здорово, — согласился мальчишка, держась за грудь рукой. — У тебя нету закурить?
— У меня только окурок. — Майк вынул из кармана стершуюся жестяную коробку от сигарет «Золотая пчела».
Мальчишка торопливо взял окурок, не переставая кашлять, прикурил и несколько раз глубоко затянулся.
— Легче стало, — сказал он спустя минуту. Кашель оставил его. Он жадно затянулся еще два раза, обжигая губы. — Я всегда запасаюсь куревом, а сегодня никак было.
— Да, — сказал Майк. — От кашля это помогает. Тебе сколько лет?
— Тринадцать.
— Как тебя зовут?
— Том. А тебя?
— Майк. Ты давно один?
— Я не один, — ответил мальчик. — То есть сейчас один, а вообще-то могу домой поехать. У меня старики во Флориде живут, на ферме. В любой момент могу поехать. Не веришь?
Матрос не ответил. На улице снова раздался далекий автомобильный гудок. Вверху под самой крышей в одиноком окошке вспыхнула яркая электрическая лампочка и осветила на противоположной стене большой неровный прямоугольник. Редкие снежинки кружились, сверкая в этом потоке света.
— Я люблю, — сказал мальчик, — когда кто-нибудь со мной ночует. Я люблю разговаривать. И потом как-то не страшно, когда вдвоем.
Матрос помедлил с ответом. Потом сонным голосом он спросил:
— Работаешь где-нибудь?
— Работа бывает, — ответил мальчик. — Только много… — У него опять начался кашель. На этот раз он продолжался минуты три или четыре. Мальчишка приподнимался и ложился, но кашель трепал его снова и снова, сотрясая худые плечи и грудь. Он едва успевал набрать воздуха в легкие, как новые толчки выталкивали его. Наконец он спустил ноги с трубы и сел. Кашель кончился. Мальчик долго отхаркивался, затем сплюнул.
— Ну и дела. — сказал он, покачав головой и удивленно оглядываясь. — И курить больше нечего.
Он был совсем обессилен и минут пять сидел согнувшись. Затем он лег на спину. Рядом на улице по жидкому снегу прошлепали чьи-то шаги. Где-то у переезда на Маркет-стрит прошел поезд. Мальчишка смотрел на небо.
— Ты когда-нибудь видел снег?
Матрос молчал. Он уже спал.
— Интересно, — задумчиво сказал мальчик. — Снежинки… Всё летают, летают…