— Ладно, — полисмен еще раз тяжело вздохнул. Он надел фуражку и отвернулся от барьера, но затем снова шагнул к нему. — А что, сержант, если его вывести из нашего района и пустить? Больше он, пожалуй, не сунется под трамвай. Не полезешь, мальчик, правда?
— Отпустите меня, — горячо сказал мальчик. — Отпустите. — Он взялся руками за барьер, напряженно и с мольбой глядя на сержанта. — Мне нельзя домой. Отпустите!
— Маккормик, — сказал сержант вставая. — Отведите его домой. Поняли? Если его оставить так, он черт его знает что сделает.
— Ну, конечно, — сказал полисмен. — Тогда придется доставить.
— Идите, Маккормик. — Сержант схватил телефонную трубку и с ожесточением принялся набирать номер. — До этих пожарных никак не дозвонишься.
Полисмен злобно рванул мальчика от барьера.
— Пойдем, что ли!
Недавнее возбуждение покинуло мальчика. Он покорно пошел к двери.
Проходя мимо другого полисмена, Маккормик показал ему два пальца:
— Вот столько было от меня до трамвая. Не больше двух сантиметров… Ну, иди, ты…
Они прошли квартал до перекрестка. Полисмен поминутно вытирал затылок большим красным платком. Его тяжелые каблуки выдавливали на мягком асфальте полукруглые ямки. Мальчик плелся понурившись.
Напротив за трамвайной линией в парке листва на деревьях стала совсем серой от пыли. Прохожие прятались от солнца под тентами у витрин магазинов.
— Черт знает что такое, — сказал полисмен, останавливаясь. — Черт знает что такое. — Он смотрел со злостью на давно нестриженный затылок мальчика с завитками светлых волос. — Постой-ка, я выпью кружку пива.
Он повернулся спиной к мальчику и подошел к пивному ларьку. Двое ирландцев-каменщиков в запачканных штукатуркой комбинезонах подвинулись, давая ему место у прилавка. Большой красной рукой полисмен взял кружку и не отрываясь выпил ее. Он оглянулся на мальчика. Тот стоял на том же месте, где его оставили.
Полисмен со злостью стукнул кружкой о прилавок.
— Идем, что ли! — он толкнул мальчика вперед.
— Не платит? — спросил один из каменщиков у продавца.
— Что? — Мужчина поднял голову.
— За пиво, говорю, не платит? — каменщик кивнул в сторону уходящего полисмена.
Продавец, усатый, тощий, махнул рукой.
— Этот никогда не платит. Другие так иногда бросят десять — двадцать центов. А этот никогда.
Мальчик и полисмен прошли еще полквартала. Полисмен что-то бормотал сердито. Напротив входа в парк он остановился.
— Ну что, так и будешь идти?
— Что, мистер? — не понял мальчик.
— Что будешь делать, говорю?
— Не знаю, — мальчик покачал головой.
Полисмен расстегнул верхний крючок на мундире и снял фуражку.
— Слушай. Видишь этот парк? — толстым пальцем он показал на раскрытые решетчатые ворота, за которыми на выжженной солнцем аллее стояли пустые скамьи.
— Вижу, мистер, — мальчик кивнул.
— Так вот, ты пойдешь в этот парк и выйдешь через другие ворота. Понял?
— Да, — прошептал мальчик.
— Там уже не наш район, — понимаешь?
— Да, — так же шепотом ответил мальчик.
— Там ты можешь делать, что хочешь… Но если ты вернешься сюда, — полисмен оглянулся, — я тебе все кости переломаю; слышал?
Мальчик кивнул.
— Ну, что ты стоишь? Иди!
Мальчик с тоской посмотрел на заполненную трамваями, быстро движущимися автомобилями и автобусами улицу. Потом он повернулся к полисмену.
— Мистер…
— Ну что?
— А потом?
— Что потом?
— Куда мне идти потом?
— Домой. Знаешь, где твой дом?
Мальчик не ответил. Он прижал руку к груди и подошел к краю тротуара. Он как будто бы не решался перейти улицу.
— Иди, иди, — сказал полисмен.
Мальчик оглянулся. Чуть слышно он сказал:
— Спасибо, мистер.
Полисмен махнул рукой.
— Иди, иди. Не задерживайся.
Мальчик осторожно, как пробуют ногой, не тонок ли лед, ступил с тротуара на мостовую.
Тени на пустынной аллее парка удлинились. Где-то далеко, на входящих в город стальных магистралях Северо-западной загрохотал, приближаясь к вокзалу, четырехчасовой поезд.
Мальчик, сидящий на скамье, поднял голову. Надо идти. Куда идти?
Напротив, чуть наискосок от него, на скамье расположился человек в полосатом измятом пиджаке. У него были седеющие, всклокоченные волосы, подвижное, нервное лицо. Рядом с ним на старой помятой газете лежала стопка бутербродов с яйцами. Мужчина ел бутерброды один за другим, сосредоточенно глядя перед собой на скудно посыпанную песком землю аллеи. Он ел неопрятно и торопливо. Едва успевая разжевать один кусок, он откусывал другой.