Задохнувшись, закусив губу, он дернулся со всех сил, но верзила обхватил его еще плотнее, и боль росла, захлестывая всё тело. Кларенс дернулся снова, красный туман поплыл у него в глазах.
Боль кончилась и, к удивлению Кларенса, мир не разрушился от этой несправедливости. Потолок комнаты качался, но это был тот же потолок.
В тумане перед ним возникло уродливое лицо Альберта, потом другое лицо. Это был Боер.
Как будто из другой комнаты репортер услышал слова:
— Ты полегче. А то он долго не выдержит.
Потом его снова посадили на стул. Боер что-то говорил ему о Хастоне. Хастон! Грузчики. Пользуясь передышкой, Кларенс загонял эти слова куда-то дальше в сознание, чтобы они не сорвались у него с языка. Хастон и грузчики. Он напластовывал на эти понятия всё новые и новые мысли и, наконец, поверх всего сумбура воспоминаний, видений и ощущений всплыли слова: «Теперь мы сами должны вступить в бой»… Да, да. За это следовало держаться. Генри Торо был замечательный лирик. Он выступал за негров..
Снова его настигла боль, и опять Боер что-то спрашивал, но всё, что гангстеры хотели знать, было спрятано далеко-далеко.
Бандиты сорвали с Кларенса одежду и положили его обессилевшее тело на низкий стол.
— Приступайте, — сказал Боер.
В середине ночи сам он поспешно уехал на совещание с Дзаватини; к Альберту и верзиле со шрамом присоединился маленький.
Втроем они продолжали терзать Кларенса в течение нескольких часов. Голова репортера падала, он уже не мог держать ее прямо. Всё его тело было залито кровью, и невредимыми остались только серые глаза, которые уже не видели бандитов, а смотрели куда-то дальше, за стены подвала.
К утру, вытирая вспотевшее лицо, Альберт сказал:
— Я тоже не каменный. Надо отдохнуть хоть полчаса.
Верзила рассматривал окровавленные руки.
— Пойдем наверх, выпьем.
Кларенс лежал без сознания. Маленький с верзилой втащили его в чулан за фанерную дверь и бросили там на пол.
— Боер нам задаст, — сказал маленький трусливо.
— Пускай сам возится, — ответил Альберт. Он взглянул на распростертое тело репортера.
— Он теперь в себя придет не раньше чем часа через два.
Они плеснули воды в лицо Кларенсу и ушли наверх, заперев фанерную дверь.
Кларенс очнулся уже в середине дня. Ему казалось, что несколько огромных хищных птиц вцепились в него своими острыми когтями и сжимают их всё сильнее и сильнее. Чтобы отогнать птиц, он дернулся; тотчас резкая горячая боль полыхнула по всему его телу, и он окончательно пришел в себя.
Он лежал на спине на холодном сыром полу. Кругом было темно, только справа от него возле головы по самому полу пробивалась узкая полоска желтого электрического света. От холодного пола спине было хорошо, но руки, ноги, живот и даже лицо горели, как в огне.
Он попытался повернуться на бок, но где-то в плече боль сразу взорвалась с такой силой, что он вскрикнул и опять расслабил тело.
Кругом было тихо. Значит, пытки кончились. Какая-то неясная тревога возникла в его сознании; он закусил губу, стараясь понять, что это такое. Ему никак не удавалось собрать свои мысли.
Бандиты… Бандиты привезли его сюда, а потом… Перед ним выплыло бледное лицо Хастона. При чем же здесь Хастон? Бандиты и Хастон… Какая же здесь связь?.. Потом Боер положил перед ним часы. Зачем часы?
Умственное усилие утомило его, он закрыл глаза и пролежал несколько минут, ни о чем не думая и прислушиваясь, как где-то в руке, в пальцах, возникала, развертывалась, доходила до предела и гасла режущая боль.
За дверью послышались шаги… еще и еще. Кто-то громыхнул стулом. Кларенс знал, что эти звуки имели к нему какое-то отношение. Что-то надвигалось. С огромным усилием он чуть-чуть приподнял голову и опустил ее. Кто-то должен был сейчас войти к нему. Кто? Конечно, бандиты. Но зачем?
Ему стало страшно, что тот, кто войдет, застанет его в этом состоянии, когда он не понимает, что он должен делать и чего не должен. В состоянии, когда не собраны и не приведены в порядок мысли. Репортер сжал зубы. Мысли стремительным потоком бушевали в его сознании. Бандиты… Оглохшая девочка… труп Бенсона на земле возле склада… опять бандиты… Хастон…
Кларенс напрягся и последним усилием вдруг понял всё. Бандиты пытали его, но он ничего не сказал. Не сказал. Он выдержал.
При этой мысли он почувствовал такое глубокое облегчение, что даже боль оставила его на мгновенье. Он вздохнул полной грудью и закрыл глаза.
Он выиграл свое сраженье. Он победил в том тяжелом бою, который пришелся на его долю.