Вечерняя служба давно завершилась, но Храм Всех Святых на Сороках, находившийся в одном из отдаленных уголков Царь-Города, был открыт. Догорали свечки и лампадки перед потемневшими иконами, немногие богомольцы еще продолжали класть поклоны, а батюшка — высокий, статный, с огромною черной бородой, закрывающей половину лица — собственноручно подметал веником храмовый пол. Совсем молодой паренек в темной холщовой рубашке подсоблял священнику.
Дверь храма приоткрылась, и в церковь вошла женщина средних лет в дорогом платье, отороченном собольими мехами. Увидав ее, батюшка тут же отдал мальчику метелку и совок, а сам поспешил навстречу припозднившейся гостье.
— Здравия желаю, княгиня! — приветствовал он женщину густым басом, и эхо отдалось под куполом: — Княгиня-гиня-иня…
(Видимо, священник еще не приноровился соизмерять свой могучий голос с акустическими особенностями храма).
— Здравствуйте, батюшка, — ответила княгиня, подходя под благословение. — Я не опоздала?
— Скоро закрываемся, но ради вас повременим, — громко ответил священник. И с улыбкой добавил вполголоса: — Кое-кто давно уж вас дожидается.
За разговором батюшка подвел княгиню к иконостасу и на короткий миг закрыл ее своею широкой спиной. А когда он повернулся, женщины уже не было — она входила в полутемную комнатку при храме, где хранились старые рясы, свечи, кадила и прочая церковная утварь.
— Радость моя, ты ли это? — услыхала она страстный шепот, и из-за загородки с небрежно наброшенными облачениями священнослужителей вышел человек в скромном кафтане и начищенных до блеска кожаных сапогах.
— Ах, как давно мы с тобою не видались! — воскликнула княгиня.
— Всего-то три дня, любовь моя, — отвечал он, жарко лобзая княгиню.
— А они мне тремя годами казались, — тяжко вздохнула женщина. — Ну ответь мне, Ярослав, отчего двое любящих должны страдать в разлуке, вместо того чтобы навеки соединиться?
— Уж так суждено, Евдокия Даниловна, — печально ответил Ярослав. — Не нами заведены сии порядки, не нам их и отменять. Покуда ты мужняя жена…
— Но неужели ничего нельзя придумать? — Евдокия Даниловна крепко обняла Ярослава.
— Есть у меня одна задумка, ласточка ты моя, — зашептал Ярослав ей на ухо, — да осуществить ее непросто…
— Какая, какая задумка? — порывисто спросила княгиня, но Ярослав ответить не успел — в дверь постучали, и в комнатку заглянул паренек, что прислуживал священнику.
— Уже пора, Васятка? — вздохнула Евдокия Даниловна.
— Пора, — подтвердил мальчик. — Ваш возница о вас уж справлялся, и то сказать пришлось, что батюшка вас на чай пригласил.
— Ну вот видишь, как нам с тобою приходится, — вздохнула княгиня, когда Васятка вышел. — А возница тотчас обо всем князю доложит. — И напоследок еще раз жарко, ненасытно облобызав своего возлюбленного, Евдокия Даниловна покинула комнатку.
— Пожалуйста, княгиня, — Васятка вел ее по темному проходу. — Осторожно, здесь ступенька, я и сам всегда на нее наскакиваю.
Последние богомольцы уже покинули храм, и батюшка собирался закрывать тяжелые церковные двери, когда из-за иконостаса появилась княгиня.
— Благодарю вас, отче, — проговорила она, еще раз подходя под благословение. — Знаете, я хотела бы сделать вклад в казну вашего прихода.
— Дело хорошее, богоугодное, — прогудел священник. И уже гораздо тише добавил: — Но уточните, княгиня: вы действительно желаете принести свою лепту Богу, или это плата за то, что я устраиваю вам встречи с…
— Ну что вы, батюшка! — возмутилась княгиня. — Я искренне и свято верую в Бога Единого, хотя в глазах ваших, должно быть, и выгляжу падшей женщиной, нарушающей Божеские и человеческие заповеди.
— Неверно говорите, Евдокия Даниловна, — покачал головой батюшка. — Я хоть и служитель церкви, а все ж различаю, где прелюбодеяние, а где — истинная любовь. А подлинное чувство, оно всегда от Бога, даже если и не освящено законным браком.
Священник провел княгиню к выходу, где рядом с папертью ее ожидала карета, запряженная парой вороных коней, а сам наконец-то запер церковную дверь.
Ярослав еще находился там, где его оставила княгиня. Он стоял, прислонившись к загородке, и бездумно глядел на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.
— Ну что, сударь, сладки поцелуи мужней-то жены? — Рокочущий голос батюшки заставил его вздрогнуть.
— Ох как сладки, прости Господи, — проговорил Ярослав. — Жаль мне ее, сударушку мою, а что делать — не ведаю.