Надежда

— После первой не закусываю! — горделиво заявила Евдокия Даниловна и налила себе вторую.

Тут в гостиную вернулась Маша. Увидев, как ее благочестивая хозяйка вливает в себя содержимое чарки, девушка с раскрытым ртом застыла на пороге.

— Ну, и что там? — как ни в чем не бывало спросил князь.

— Где — там? — переспросила Маша. — А-а, на улице? Там какие-то безумцы дурака валяют.

— Ну и бесы с ними, — князь не спеша осушил свою чарочку, закусил соленым огурцом. — Хватит с меня и того, что родная жена слегка обезумела и стала дурака валять…

Длиннорукий даже не догадывался, что валяющие дурака безумцы как раз и были те молодые люди, предводительствуемые боярином Павловским, коих он не далее как сегодня утром привечал у себя в градоправлении. К дому боярина Андрея, стоявшему по соседству от длинноруковского терема, их привело праведное общественное негодование, каковое они и выражали доступными им средствами, как-то: выкриками, надписями на деревянных щитах и хоровым пением под гусли юного Цветодрева.

Это было первым настоящим делом «Идущих вместе», или «Наших», своего рода боевым крещением, с целью не только заявить граду и миру о своем существовании, но и решительно осудить боярина Андрея вкупе с его явными и тайными пособниками.

Делать это приходилось очень осторожно — с одной стороны, боярин Андрей, конечно, считался опасным государственным преступником, но, с другой стороны, именно любимый «Нашими» царь Путята ходатайствовал о переводе боярина Андрея из темницы под домашний надзор и, следовательно, сам попадал в разряд если и не пособников, то попустителей. Правда, с третьей стороны, царь сделал это не совсем по доброй воле, а выполняя просьбу чужеземцев, Дубова и его спутников, но и их тоже, с четвертой стороны, осуждать было бы не совсем уместно, ибо они оказали обожаемому Государю ценную услугу.

Поэтому «Идущим вместе» приходилось себя сдерживать — их плакаты и выкрики не выходили за общие рамки решительного осуждения неких врагов Отечества и столь же решительной поддержки Путяты и всех его славных дел.

Боярин Павловский околачивался где-то поблизости, но все-таки чуть в сторонке, следя за тем, чтобы его подопечные в своем искреннем путятолюбивом порыве не выходили за пределы приличия. Особо следовало приглядывать за юной боярышней Глафирой, у которой высокие и светлые чувства к Путяте как к царю нередко смешивалась с высокими и светлыми чувствами к нему же, но как к человеку противоположного пола.

После того как в очередной раз отзвучал набор выкриков наподобие «Смерть врагам!», «Позор пособникам!» и «Слава Путяте!», Цветодрев вновь заиграл на гуслях, и вперед вышла любовеобильная Глафира. Когда отзвучало музыкальное вступление, боярышня с чувством запела:

— Я девушка собою неплоха,
Мои друзья — отличные ребята,
Но я хочу такого жениха,
Как царь наш, обожаемый Путята.

Остальные с не меньшим чувством подхватили:

— Чтоб не пил,
Не курил,
И подарки бы дарил,
Понапрасну не ругал,
Тещу мамкой называл,
К пустякам был равнодушен,
А в постели был не скушен,
И еще чтобы он
И красив был, и умен,
Как наш Господом хранимый
Царь Путятушка любимый!

Пока молодежь пела, к дому боярина Андрея подошел некий господин самой обычной наружности. Внимательно выслушав песню до конца, он как ни в чем не бывало направился ко входу в дом. Юные путятинцы застыли в недоумении; заметно напряглись и несколько добрых молодцев, старательно изображавших праздную публику — никто и не ожидал, что найдется сумасброд, решившийся посетить жилище боярина Андрея, от которого, казалось бы, все должны были шарахаться, как от чумы.

Вскоре незнакомец вышел на улицу и со столь естественным выражением лица миновал и «Идущих вместе», и «добрых молодцев», что все решили, будто он — какой-нибудь чиновник по особым поручениям, осуществляющий надзор за опальным боярином. Миновав дом градоначальника, незнакомец ненадолго заглянул в терем князя Святославского и отправился дальше по улице, что-то насвистывая себе под нос. Дальнейший его путь лежал на набережную Кислоярки, где возле городской пристани должна была находиться лавочка купца Кустодьева — владельца ладей и стругов.

* * *

Никогда еще Надежда не возвращалась домой из параллельного мира в столь безрадостных чувствах — чуть ли не все, что она и ее спутники сделали за прошедшие дни, коли и пошло кому-то во благо, то далеко не лучшим представителям Царь-Городского общества. Если бы здесь и сейчас, на Гороховом городище при последних лучах заходящего за дальним лесом солнца, Надю спросили, намерена ли она когда-либо еще сюда возвращаться, то ответ, скорее всего, был бы отрицательным.