Пролог
Сидя на заднем сидении большой чёрной машины, я с остервенением вытирала мокрые щёки, глядя в темноту ночи. Я больше никогда не буду плакать. С этого дня мои слёзы будут бесценны и редки, как доказательства существования мифических существ.
Я смотрю на своего отца. Я ещё не видела его таким злым.
– Пап? – шепчу я.
– Заткнись! – орёт он в ответ.
Я вжимаюсь в сидение и закрываю глаза. Как же я могла забыть? Мне нельзя с ними разговаривать.
Фонари, расплываясь, мелькают и уплывают в даль слишком быстро. Страх усиливается и достигает новой границы. Я в панике.
– Может стоит немного сбавить скорость? – робко говорит женщина с рыжими волосами. Точь–в–точь как мои. Мужчина нажимает на педаль газа ещё усерднее. Перед глазами какой–то туман, будто я вижу сон наяву. Голоса приглушённые, как в замедленной съёмке. Не могу собрать слова в мысли.
Женщина кричит. Мужчина что–то бурчит себе под нос.
Слышится визг колёс и жуткий скрип металла.
Жжение. Боль. Вспышка.
Темнота.
Глава 1
«Как я могла вернутся туда с пустыми руками и без всякой надежды?»
– Сьюзен Коллинз. Голодные игры.
Я забыла воду. Я снова забыла эту треклятую бутылку воды. Солнце не знает пощады в последние дни лета. Оно раскалилось до предела и обратилось в плоскую белую лепёшку посреди нереально голубого неба.
Меня ждут ещё десять домов, но я расплавлюсь пока дойду до последнего. Я выгляжу жалко. Форменная юбка прилипает к слишком тощим ногам. Белая и уже влажная блузка приклеилась к выпирающем рёбрам. Тонкие руки с трудом тащат за собой тяжёлую тележку с печеньем. Из пышного хвоста рыжих волос в разные стороны вылезают непослушные кучерявые локоны. Я выгляжу неопрятно даже, когда тётушка вычищает и выглаживает мою форму. Она нам не родственница, но мне, как и остальным детям детдома сказали так к ней обращаться.
Последний дом. Я обошла уже пять улиц, но тележка и на половину не опустела. Тётушка будет сердиться. Впрочем, она никогда не бывает добра.
У меня пересохли губы, но перед дверью я с треском растягиваю их в скупую, скромную улыбку. Ровно три глухих стука в дверь и минута немого ожидания. Если никто больше не купит печенье, меня накажут.
Я слышу скрип замка и вижу два любопытных голубых глаза, направленных на меня. Женщина средних лет радостно меня разглядывает. Я делаю глубокий вдох, прежде чем начать говорить заготовленную и до блеска отрепетированную фразу:
– Купите печенье. Овсяное. С орешками. Топлёное молоко.
– Ох, детка, я возьму всё, – в её мягком, энергичном голосе чувствуется немецкий акцент.
Она убегает в дом и прикрывает дверь. Она мне нравится. Если бы она только стала моей приёмной матерью... Нет, нет. Опять я думаю об этом. Я не должна об этом думать.
– Держи, золотце. Какие же у тебя прелестные волосы!
Она протягивает деньги. Мне кажется, что каждая веснушка на моём лице зажглась алым огнём от неловкого смущения. Я рассеяно беру деньги, и она забирает коробки.
– Не хочешь зайти? Я сделала славный лимонад. Он обычно получается горьковатый, но кажется, сегодня он идеален.
Лимонад? В последний раз я пробовала лимонад несколько лет назад. Он был прозрачнее, чем хотелось бы, но я помню, что вкус оказался божественный. Рот наполняется слюной, но я с глубоким сожалением произношу:
– Простите, но тётушка будет злиться.
Она придвигается ближе и шёпотом говорит:
– А мы ей ничего не скажем.
Женщина звонко хихикает, прикрывая рот рукой. Она смотрит на меня некоторое время и у неё делается задумчивое лицо. Она вскидывает на меня тёплые голубые глаза, полные уверенности и готовности к чему–то. Чему?
– Милая, ты из того детского дома, который в километре отсюда?
– Да…